В это время гулко, оглушительно, протяжно за окном, по ту сторону заоконного ирреального мира, сипло прошипело два двойных свистка: «Вши-вши-и-и, вши-вши-и-и!» – как это бывало раньше, на старых, изъеденных временем, громогласнодышащих монстрах-паровозиках, и, будто бы огорчившись, что не смог выиграть гоночные состязания, угрюмо поплелся тихим, ленивым ходом.
Отдыхающая Амина скользнула волнительным взглядом по иллюзорной глади нежно подрумяненного закатом оконного стекла, но не была настроена на романтичное созерцание всей красоты природной картины, тем более что через пару секунд в вагон ввалился богатырского телосложения муравей-кондуктор, нервенно оглянулся, шагнул было назад, но тут же вернулся, недовольно буркнул кому-то стоящему в сером тамбуре, резко задвинул дверь, и мощным, раскатистым баритоном вежливо попросил пассажиров предъявить документы на проезд.
Иногда случается, что плывешь безучастно на жалкой лодочке по дремотной и капризной реке своих путающихся мыслей, то летящих стремительно, то флегматично падающих плашмя, то воодушевленных на прекрасные, безумные подвиги, а то пессимистично отлеживающихся на самом холодном дне, совсем без сил и без малейшего призрачного желания подняться, и, что удивительно, ведь совершенно не замечаешь окружающий тебя пейзаж, реальность проскакивает серым, однотонным, безучастным фоном, и не различаются ни цветные краски, ни образы, ни звуки, ни запахи, ни-че-го-о-о… Сплошная серятина.
Изморившаяся от монотонной, изнурительной, убаюкивающей дороги, муравьиха про себя анемично отметила, что живая картинка за пределами искусственного вагона, без устали струившаяся непрерывной конвейерной лентой, кардинально сменилась на более жизнерадостную: угрожающие неприятельские тучи, чего-то, видимо, испугавшись, уже веерно рассеялись, но скупое, бледное, восковое солнце, почти совсем бесцветное, такое огромное и косое, пока еще оставалось за розовой перистой, будто разорванной в клочья, мягкой ватой облаков, а недалеко, всего в каких-то полусотне метров от железной дороги красовались невысокие изумрудно-зеленые волнообразные холмы, поросшие сплошь мелкими кустарничками бузины, местами кое-где с расцветшими жемчужно-наливными звездочками-цветочками.
Неспеша повернувшись в сторону пассажиров, Амина неожиданно обнаружила, что мягкой игрушки в лапках у нее уже нет, она попросту безвозвратно и скоропостижно растворилась в запредельной параллельности бытия. Только что была, и уже ее – нет…
«Ну, что ж, нет, так нет! Случается и такое, порой… Неприятный, так скажем, сюрпризец…» – с ровным спокойствием переварила пропажу муравьиха. Она лениво, тягуче, неспешно, словно зимняя сонная муха, достала из простенькой дамской сумочки чуть помятый билет, попробовала распрямить его, но у нее ничего не получилось, и она заторможено протянула его приблизившемуся работнику железной дороги. Тот совершенно не торопился брать предоставленный талон. Тогда Амина с колючей прохладцей подняла на стоящего напротив кондуктора глаза, и каково же было ее удивление, когда она увидела перед собой Эйва в форме железнодорожного контролера. Тот радужно замер и улыбался во всю ширь мордочки. Ее ледяное состояние в одну секунду растаяло, будто дрейфующий айсберг пригнали на линию экватора и он в считанное мгновение исчез в океанских просторах, став частицей мирового водного царства.
