– Гнилой базар развели, – развалившись на стуле и скрестив руки на груди, пробасил Молотобойцев. – Пусть катится на все четыре стороны, никто не держит. Я остаюсь, потому что остаюсь, как Портос дрался, потому что дрался. Баба – с возу, кобыле – легче. Баню, солёные огурцы и Сан Сергеича Пушкина, чай, не заберёт с собой, поэтому – скатертью дорога! Пусть подавится своей пятёркой… Я всё сказал.
– Пельменям и гамбургерам предпочитаю сексуальные отечественные бублики. Они такие круглые, такие нежные и гладкие, что не передать. Их можно грызть, лизать, медленно погружать в горячее лоно чая, а также тыкать в дырку мизинчиком, – перегнав чупа-чупс из левой щеки в правую, с эротической интонацией сказал Бочкарёв и поднял руки вверх, как будто собрался сдаться в плен. – Всё! Не буду, не буду, не буду! Я имею ввиду совсем не то, совсем не то… Что имею, то и введу – вот что я имею… Всё! Не буду, не буду, не буду!..
– А зачем куда-то уезжать?! Это лишнее, это не надо! – перебив Бочкарёва, встрепенулся Мальчишка. – Мы уже в Америке! Она пробралась, она в нас! Она в нас хлынула и думала, что всё просчитала, а мы её по-своему переиначим и в лучшем виде в неё саму же и переправим! В лучшем виде назад вернём, какой она себя и забыла, какой и не знала!.. Не понимаете меня? Опять не понимаете?.. Давайте уже понимайте, а то я устал. Просто же всё! Здорово, что к нам все хлынули. Я не боюсь! За убытками прибыли пойдут – вот! Мы одновременно являемся и фильтрами, и накопителями! Чужой и даже чуждой энергии – вот вам! Универсальными!.. Вы же не из-за денег туда, Радий Назибович? Нет, нет, Вы туда за поддержкой и условиями. Зря, зря! Они Вас всем обеспечат, а главное отнимут. Вы здесь от боли своей устали, а там по мукам своим тосковать станете. Не по радостям, а по мукам своим!.. Кстати, а где шельма Магуров?
– Я здесь, – появился в дверях Яша. – Я ненадолго отлучился. Желудок подвело, бегал в столовку перехватить… Радий Назибович, Вы мне ещё не выставили оценку? – Студенты улыбнулись: Левандовский – ехидно, Волоколамов – грустно, Молотобойцев – презрительно, Женечкин – добродушно, Бочкарёв – глазами. – Тройка меня устроит. Как говорится, не нашим, не вашим.
Преподаватель был в ужасе и даже не имел сил скрыть это. Он стал во фронт и с достоинством поклонился ребятам со словами:
– Приветствую героев новейшего времени.
– О чём это Вы? – спросил Вовка.
– Поймёте в свой час, юноша. Почему вы не смеётесь надо моими словами и дурацким поклоном? Смейтесь же, мне будет легче. Смейтесь же, иначе я не выдержу, потому что, потому что…
– Не смейте продолжать! Ни слова больше! Я Вам запрещаю! – крикнул Мальчишка и одарил преподавателя таким взглядом, что у того всё похолодело внутри. – Пацаны, зачётки на стол. Все – на выход.
– Да-да, конечно. Вы правы, молодой человек. Простите, Вам ведь виднее. Пожалуйста, простите, – пробормотал в конец растерянный преподаватель.
Когда парни покинули аудиторию, Женечкин плотно прикрыл за ними дверь и упавшим голосом произнёс:
– Вы уверены?
– Да.
– Шансы избежать, уклониться, обойти, понаблюдать просто со стороны – есть?
– Никаких.
– А на благополучный исход?
– Самые призрачные. Один процент из ста.
– Скольких не досчитаемся на конце?.. Не лгать.
Радий Назибович отрицательно покачал головой.
– Понятно… Наша самая сильная сторона на вскидку.
– Непредсказуемость… Ни одному смертному не будет дано предугадать ваш следующий шаг.
