– Мы ждём ответа, господа, – спокойно заметил Волоколамов. – Я знаю Яшу два часа, но уже успел разглядеть в этом гиганте дикого зверя, не подозревающего о существовании слова «милосердие». Надеюсь, я не ошибся в своём предположении?
– Хотелось бы тебя разочаровать, однокурсник, но вот этими вот руками я действительно могу разорвать льва, – ответила живая дверь.
– А слонов ты случаем не выгуливаешь на поводке? – подключился Бочкарёв.
– В далёком детстве бывало и такое… Так-то я вообще пакостный был. Играл в футбол юпитером, бодался с носорогами, выпивал до донышка Байкал, дрался с динозаврами, сбивал из рогатки…
– Неужели птерадактелей? – улыбнулся Бочкарёв.
– Нет, космические ракеты. За это мама лупила меня металлической хлопушкой размером с Вселенную, а папа ставил меня…
– На противотанковые ежи, – вырвалось у Бочкарёва.
Пузырь с Митрохой не выказали и тени страха. Дерзкое поведение юнцов провоцировало их на ответные действия, но они понимали, что напросились сами, а «лимоны» просто отстаивали своё достоинство.
– А я никуда не тороплюсь, Митроха, – сказал Пузырь. – Вижу, что ты тоже. Посидим, поговорим с молодёжью. За жизнь поговорим, просветим их в плане того, что было и могло бы быть. Возможно, они и хорошие ребята. Кто их сейчас разберёт? Они готовились перейти в седьмой класс, когда мы переступили порог этого института. – Голос Пузыря упал. – Мы были полны надежд, – помнишь?
– Да.
– Тогда страна была такой же молодой, как вы сейчас… Мы влюблялись, дарили девушкам цветы, строили планы на будущее. А как мы дружили, – помнишь? Я тебя спрашиваю: помнишь ли ты, как мы дружили?
– Не надо, Пузырь.
– Нет, пусть знают, как мы дружили! Так уже не дружат, чёрт тебя подери, Митроха!
– Замолкни!
– Колю Волнорезова, Димку Брутова, Стёпку Круглова помнишь?
– Заткнись! – побагровев от ярости, бросил Митроха.
– Нас было пятеро, мы зажигали на вечеринках, пили водку, упивались свободой, гуляли до зари, стояли друг за друга, когда кто-нибудь попадал в передрягу… Помнишь?
– Твой язык надо вырвать с корнем! – взревел Митроха. – Заглохни!
– Нас было пятеро. А сейчас сколько? Сколько нас осталось на выходе? Я тебя спрашиваю…
– Двое! – рассвирепев, закричал Митроха. – Ты же сам знаешь, что нас осталось только двое!
– А где ещё трое? Где? Куда подевались ещё три человека? Отвечай.
– В земле, гад!
– А мы на земле, гад! – пригвоздил железный голос Пузыря. – И будь я проклят, если эти молокососы не дослушают меня до конца… Я вижу, что они заёрзали. Им надо бежать на пары, Митроха. Им не терпится поднабраться ума, дружище, а мы тут с тобой нюни разводим. Этим ребятам ничего не грозит. Они попали в хороший институт, в котором, к счастью, осталось достаточно много преподов из старой команды. Их всему научат, дружище.
– Ты действительно веришь в это? – вытерев лицо кепкой-патиссоном, отрешённо спросил Митроха.
– Верю, свято верю. А как же не верить-то? Во что же тогда остаётся верить, если не в это?.. А помнишь, как Волнорезов играл на гитаре? Наш местный Бродвей оживал, когда он пробегал по струнам. Машины сбавляли ход, чтобы услышать его пронзительно-чистый голос. Люди выходили на балконы при звуках его песен. Под него засыпал и с ним просыпался город. Он управлял человеческим настроением, как добрый моряк парусами, заставлял плакать и смеяться вместе с ним. Он, словно весенний ветер, гнал холод из душ. Коля ни разу не выезжал за пределы города, но казалось, что он побывал везде и перевидал всё – так он пел!
