Сейчас волна набегала на песок и едва добиралась до чёрных камней, лежащих у подножья бетонного барьера. Собеседники пристально вглядывались в горизонт, как будто ожидали появления там чего-то новенького, хоть какого-нибудь корабля, а лучше парусника, но горизонт был, как всегда, пуст. Обслуга объяснила им, что здесь нет морских трасс, а случайные суда забредают сюда довольно редко. Место здесь тихое и весьма приятное для отдыха солидных людей. Погоды обычно здесь стоят отменные, и все, кто бы ни был, здесь довольны местной обстановкой.
Фэд вспоминал своё детство. Много чего там было, и было что вспомнить, но сейчас ему показалось: как мало осталось в памяти приятных дней и событий! Помнился яркий солнечный день – праздник. Праздник, но не для всех, точнее не государственный, а религиозный. Многие его, как говорится, отмечали, но как-то не принято было это афишировать. Считалось, что этого делать не стоит, – мало ли что может выйти. Может карьера не сложиться, или вообще запишут в злостные мракобесы, тогда и выбраться оттуда, из злостных, трудно будет. А мальчик худенький, самый младший в семье, одетый во всё чистое, стоял и любовался красивым днём, приветливыми лицами соседей, а главное – прекрасной погодой, наступившей внезапно после слякотной и зябкой весны. Ему это так нравилось, что хотелось сделать что-нибудь хорошее, да так, чтобы все узнали, что он хороший мальчик, а не тот, который плохо учится и почти по всем предметам имеет слабые знания. Он не любил учиться, ему нравилось ходить в церковь – там ему было нескучно и ему казалось, что он может стать служителем в церкви. А если служить Богу, то зачем ему эти такие нудные уроки?
Он стоял, смотрел на свежую зелень, только что раскрасившую бывшие совсем недавно голыми ветки деревьев и кустов, и размышлял:
«Надо, чтобы все верили, – не должно быть неверящих. Тогда будет много добра и почти не будет зла. Но до этого ещё далеко».
Эта, казалось, простая мысль ему понравилась. Ему сразу захотелось обратить кого-нибудь в свою веру. Он огляделся по сторонам и, заметив группку мальчишек, его сверстников, решительно двинулся к ним. Пацаны были серьёзно заняты игрой в бабки. Игра уже длилась относительно долго, и в самый решительный момент он, подойдя вплотную к играющим, громко заявил:
– Всем надо верить в Бога. Ходить в церковь и молиться. Вы верите?
Играющие недружелюбно посмотрели на него и, отвернувшись, занялись своим делом.
– Ага! – громко произнёс он. – Не желаете разговаривать – Он вас накажет!
Ответа от игроков не последовало, и только после третьего требования верить в Бога самый крепкий из мальчишек разогнулся и грубо толкнул агитатора. Потом, когда он не проникся, чем может закончиться его агитация, его побили, и дома пришлось оправдываться, почему он испачкал светлую рубашку и кафтанчик. Родители его были не очень набожными людьми и совсем не понимали старания своего мальчика бывать чаще в церкви, чем на уроках, но в большой семье забот было много и мальчик был предоставлен сам себе. Ему часто доставалось от сверстников за его желание сделать всех религиозными. Некоторые его сторонились, другие воспринимали его как назойливую муху, с которой можно существовать, но недолго, не всегда. Такое состояние мальчика продолжалось недолго – уже лет в пятнадцать он, случайно оказавшись среди повзрослевших ребят, воинственно настроенных против всего религиозного и считающих, что религия закрепощает человека, сразу же без раздумий изменился. Изменился настолько кардинально, что через пару лет оказался на заметке у некоторых органов, следящих за сохранением общепринятых норм и традиций. Теперь он точно знал, за что и как надо бороться, чтобы освободить угнетённые массы от оков религиозности и прочей государственной насильственной чепухи.
