Володя знал. На одной чаще весов была жизнь его друга, на другой – жизнь какого-то простого, никому не нужного деревенского парня. Это раньше Сосновский был поборником справедливости. Жизнь изменила его. Теперь выбор был ясен, и он не колебался.
Две недели назад
Из темноты донесся истошный собачий лай. Затем скрипнула колодезная дуга, словно кто-то поднимал на цепи ведро. Металлический скрежет, слившись с плеском воды и собачьим лаем, создавал некую иллюзию жизни. Затем все смолкло. Впереди отчетливей, ярче стали видны два огонька.
Телега замедлила ход и наконец остановилась, тяжко вздохнув своими разбитыми колесами. Она была старой, почти разваливалась на ходу, но это был единственный транспорт, который согласился ехать в темноте в эту глушь, не рискуя застрять на разбитой дороге. Здешний возница прекрасно знал эти места, мог ехать даже в темноте, а потому не опасался, что заблудится. За это можно было простить и неудобство с телегой, тем более, по сравнению с отчаянным страхом, который буквально пронизывал эту темноту.
Заскрипев, телега остановилась. Возница обернулся к старику:
– Вот он – тот дом. Два шага пройти. Нет дальше дороги. Приехали, дедуля.
– Вон тот? – Сидящий в телеге старик, прищурившись, всматривался в темень, не выпуская ни на секунду из рук небольшой холщовый сверток, который он постоянно прижимал к груди. – Где светятся окна?
– Он самый. Бывший дом казака Чуба. А теперь – хутор. Постоялый двор. Как остался со времен империи, так и стоит до сих пор. А что ему сделается?
Возница с интересом поглядывал на своего пассажира. Старик, нанявший телегу на ночь глядя для того, чтобы доехать до хутора Чубаевки и до самого известного, собственно, единственного на хуторе постоялого двора, очень отличался от всех тех, кто прятался в гостинице с наступлением ночи, стремясь подобраться поближе к морю.
Он ничем не напоминал ни контрабандиста, ни бандита, ни фальшивомонетчика, то есть всех тех темных, авантюрных и азартных людей, для которых отдаленность хутора была еще одним дополнительным риском в их и без того пестрой жизни.
Несмотря на близость к городу, этот хутор считался глухим местом. Был он не обжит и располагался вдалеке от шумных, ведущих к городу дорог. Чубаевка – именно так называлось это место – была расположена между Фонтанской и Люстдорфской дорогами. Она находилась близко к Фонтанским дачам и мысу Большой Фонтан, где были все самые знаменитые стоянки контрабандистов. Местность была унылая, застроенная одноэтажными хибарами, с чахлой зеленью редких садов. На этой земле из-за илистой и песчаной почвы все плохо росло, а потому те, кто жил в этих местах, зарабатывали на жизнь по-другому.
В частности, они давали временный приют тем, кому надо было пересидеть, спрятаться от бандитских разборок или властей, а затем беспрепятственно добраться до моря, чтобы уже там найти настоящее укрытие.
Когда-то на этом хуторе поселились черноморские казаки, участники штурма крепости Ени-Дунья. По легенде, одним из первых свой дом построил на этих землях казак по фамилии Чуб, отсюда и пошло название Чубаевка. Местные жители верили, что сруб от дома знаменитого казака сохранился до сих пор, возвышаясь в неком отдалении над всеми остальными домами, там, где была сейчас гостиница, больше похожая на старый постоялый двор, на котором останавливались заезжие купцы. Во всяком случае, этот дом очень уж отличался от всех остальных своим месторасположением, а потому ничто не мешало местным жителям сочинять про него яркие, красочные легенды, подогретые безудержной фантазией, которые так и сыпались на заезжих.
