Дикие века - страница 8

Свельф, облаченный в ярко начищенную бронь, убедился, что мы рассмотрели друг друга, и после этого уже заговорил:

– Знакомьтесь, это Велибор из холодных одаренных. С этого дня он в городском войске. А это Ёж, старший над десятком, Илья, Орех, Олаф, Милорад – бойцы опытные, знающие, как бороться не только с людьми.

Собственно, и без подсказки понималось, что передо мной не обычные стражники. В Круге таких называли десницами, в Кирении гончими. Люди, научившиеся накапливать внутреннюю силу и использовать ее совместно со своим воинским искусством. Наиболее опытные из них могли даже вязать узлы. Вооружены они были отлично от остальных. Очень длинные мечи, которыми били как одной, так и двумя руками, кольчуги с латными наручами, на поясе у двоих висели колчаны с болтами для самострела. Все это я отметил, обмениваясь рукопожатиями.

– Вводите молодого в курс дела, подберите ему оружие и после обеда выходите на улицы. Пусть привыкает. Олаф, иди досыпай, сегодня у тебя вольная, чего приперся.

Дело пахло скверно. От сгоревшей и брошенной мастерской веяло неприятностями. А низкие тучи, обещающие скорый дождь, надежно скрывали луну и звезды, лишив необходимого света. Олаф и Милорад привычно взвели самострелы, а Еж обнажил посеребренный тесак, кивком головы давая понять, что готов к действиям…

А ведь все начиналось так неплохо. Я уже второй раз успел получить жалование, и мой кошель, набитый серебром и медью, с приятной тяжестью висел на поясе рядом с ножом и кинжалом. Теперь можно было расплатиться с бронником, починившим для меня легкую кольчужную рубаху. Кроме того, удалось присмотреть себе отдельную комнату в одном из гостиных дворов, куда я и собирался в ближайшие дни переехать. А главным поводом для гордости стало то, что я смог удержать сразу четыре узла. Прорыв случился накануне во время занятий и порядочно порадовал меня.

И вот когда я довольный восседал на лавке во дворе казарм, наблюдая за дружеским поединком Олафа и Милорада, через ворота вошел неизвестный дородный человек в небедной одежде в сопровождении двух мальчишек. Он явно захаживал сюда не первый раз, поэтому кивнув караулу, направился сразу к дому воеводы. Потеряв интерес к гостю, я снова вернулся к наблюдению за борющимися десницами, чьи учебные дубовые клинки мелькали с ослепительной скоростью.

Немного погодя, на крыльцо своего сруба выбрался Свельф. Щурясь и прикрывая глаза ладонью, вынужденный смотреть против солнца, он вначале взглянул на поединок, довольно крякнул, и словно случайно приметил меня:

– Велибор, ты сейчас все равно не при деле, зайди ко мне, нужен твой совет как чародея, а молодцы пускай забавляются дальше.

Делать нечего, пройдя двор, я отодвинул занавесь и протиснулся внутрь. Воевода уже восседал за своим столом, задумчиво поглаживая бороду.

– Ты помнишь Щуку? – начал он.

– Разбойника которого? Ну да, его же, как дня четыре, повесили и закопали. Полгорода на это глазело, а другая половина пила в радость.

– Вот-вот, а теперь эти отроки уважаемого пекаря Достомысла из Кривичей утверждают, что заприметили его вчера ночью.

Я удивленно повернулся к ерзающим на лавке мальчишкам:

– Точно? Может, вам почудилось?

Слово взял тот, что выглядел постарше:

– Иштой клянусь, дядя. Щука то был. Одежда у него как у покойника была и ухо отрубленное. Мы с братом в полночь полезли на пепелище у Ткацкого Конца. Бают, что там призраки на полнолуние поют, вот и хотели их послушать. Слышим, кто-то по улице идет, шаркая ногами, ну и затаились за колодцем там во дворе. Нас и не заметили, а света-то вдоволь было. Мы Щуку-то и признали. Как он за угол зашел, мы деру и дали. Бате все рассказали, а он щас воеводе.