Нельзя было терять времени. Налетев коршуном, Лямпе двинул ему кулаком по голове повыше уха, поднял за шиворот и головой вперед отправил в кусты. Прыгнул следом, для надежности пару раз двинул «под душу» и принялся сноровисто перетряхивать карманы. Оружия при шпике не оказалось. Зато в потайном кармане пиджака отыскалась карточка охранного отделения – как положено, с печатью и фотографией. Значилась там и фамилия – Перышкин, – но это ни о чем не говорило, фамилия на таких документах всегда ставится вымышленная, этакий артистический псевдоним…
Повертев ее между пальцами, Лямпе хмыкнул, швырнул карточку на колени шпику – тот в нелепой позе полусидел меж сломанных кустов и, сразу видно, чувствовал себя прескверно, охал и постанывал, закатив глаза. Скрутив в кулаке ворот его рубахи, Лямпе с расстановкой поведал:
– Ты за мной, сволочь, больше не ходи. Не люблю… – и, сунув под нос для пущей убедительности дуло браунинга, осведомился: – Кто послал? Пристрелю, мразь, будешь знать, как бегать за анархистами…
– Мы люди подневольные… – просипел шпик, боясь открыть глаза.
– Кто тебя послал, тварь?
– Его благородие… подполковник Баланчук… Господин анархист, явите божескую милость, матерь-старушка на шее…
– Что он тебе поручил? Что сказал?
– Следить поставлены… А зачем и почему – нам неизвестно… Господин подполковник объяснять не сочли нужным…
– Мразь ты человеческая, – ласково сказал Лямпе. – Сунули тебе ствол под нос, ты и запел… Ладно. Двадцать раз прочитаешь про себя «Отче наш», да медленно, как подобает, без суеты. Тогда и с места сдвинешься. Усек?
– Не извольте беспокоиться…
– Ну, смотри, – сказал Лямпе.
Спрятал пистолет, подобрал тросточку и поскорее направился прочь. Пожалуй, он не был ни удивлен, ни раздосадован. Даже наоборот – происшедшее являло собою, если подумать, некий результат, пищу для ума…
Извозчик дожидался его в условленном месте. Ловко запрыгнув в пошатнувшуюся пролетку, Лямпе похлопал его по плечу:
– Пошел!
Быстро убедившись, что слежки на сей раз за ним нет, беззаботно откинулся на сиденье, смотрел по сторонам с уверенностью человека, чья совесть ничем не отягощена. Большая улица, вполне оправдывавшая свое название протяженностью и шириной, в конце концов все же закончилась, справа показались обширные здания железнодорожных мастерских, кое-где, под самыми крышами, еще виднелись неровные выбоины от пуль – печальная память о пятом годе, когда некий прапорщик, то ли скорбный рассудком, то ли чрезмерно увлекавшийся книгами о Бонапарте, провозгласил, ни мало ни много, Шантарскую республику. Сии поползновения довольно быстро подавили с помощью регулярных частей, но прапорщик все же оказался не столь уж скорбным умишком – ибо ухитрился сбежать в Североамериканские Соединенные Штаты… Как легко догадаться, Шантарскую республику, чья территория ограничивалась этими самыми мастерскими, тут же отменили естественным образом, так что влиться в семью европейских держав она попросту не успела.
– Отчаянный вы человек, ваше степенство, – сказал извозчик, не оборачиваясь к седоку. – Нашли место, где по бабам шастать… Ладно, хозяин – барин, мое дело – сторона. Днем по этой дорожке ездить можно, это по темноте – спаси бог…
Дорога поднималась в гору, на обширную возвышенность, с севера нависавшую над низинной частью Шантарска. Лямпе ничего не ответил, беззаботно посвистывая.
