В остальном нежданная дочка ничем отца не доставала, правда, оккупировала весь чердак, под свои нужны, и чуть ли не каждую ночь, там происходили странные, судя по звукам вещи. Шабаши, как окрестил ночные действия Михаэль, сопровождались странным шебаршением, шелестом крыльев, рычанием, а иногда и отчетливым воем. Кэрри строго настрого запретила отцу ей мешать в такое время, но любопытный Майер на свой страх и риск дважды нарушал запрет и внезапно поднимался на чердак среди ночи. Только, ничего чересчур необычного и предосудительного там не увидел. Оба раза девочка сидела в кресле-качалке, в окружении птиц и зверей. В основном кошки, собаки, вороны. На второй раз даже поросёнка заметил. И оба раза при появлении Михаэля Кэрри и её разношёрстная свита, словно по команде, одновременно поворачивали головы на пришедшего, внимательно рассматривая. Жуткое зрелище…
– Что-то случилось, папочка? – Оба раза девочка реагировала на вторжение спокойно.
– Нет-нет, – смущался парень, опасаясь гнева дочки и возможного наказания. – Я подумал, может нужно чего?
Получив ответ в виде отрицательного покачивания головой, журналист поспешно покидал чужую территорию, и, ругая себя за глупые подсматривания, отправлялся спать, накрываясь с головой, дабы не слышать звуки с чердака. По размышлениям немца выходило, что дочка общается с животными или с бесами, неважно, и ночами у них проходят совещание. Или что-то в этом роде. Не исключено, что девочка даёт им приказы, либо выслушивает их доклады, а может… Вариантов много, выдумывать и строить различные догадки можно долго. Но на передний план, выходило то, что ребёнок по правде понимает животных! Одно только это порождало множество вопросов о своей адекватности. Майер же в свою здоровую психику верил свято и непрекословно. Поэтому в больницу для душевнобольных не спешил, а думал о том, как заставить девочку прекратить общаться с «заразными» зверушками и попутно от этих одержимых бесами животных избавиться. Пока подходящие светлые идеи голову журналиста не посещали.
Каждый будний день Михаэль просыпался от громкого стука в дверь. Журналисту приходилось лично спускаться вниз, так как дочка никогда дверь сама не открывала, и встречать посетителя. На пороге ожидал Алекс, маленький молчаливый брат Кэрри. Ни разу Михаэль не слышал его голоса, впрочем, даже каких-нибудь эмоций у мальчика также не замечал. На приветствия и прямо в лоб заданные вопросы он не отвечал. Михаэль сначала пытался разговорить ребенка, но тщетно. Судя по всему, брат Кэрри воспринимал её нового отца только как персонального швейцара, потому как лишь после личного приглашения войти в дом, Алекс оживал и, минуя журналиста, отправлялся на чердак к сестре. Никогда, чтобы бы немец не делал, чтобы он не говорил, не спрашивал, Алекс не реагировал. Однажды, Майер специально захлопнул дверь перед малолетним гостем, но тот продолжал стучать до тех пор, пока хозяин дома, проклиная всё на свете, не предложил тому войти.
– Слава богу, хоть тебя не усыновил! – Возмущался в след абсолютно равнодушному мальчишке Михаэль.
После ранней и «радостной» встречи с младшим братом приёмной дочки Михаэль начинал готовить завтрак. На две персоны, так как, Алекс никогда с ними не трапезничал. Когда пища принимала съедобный вид, и стол накрывался, молодой отец звал дочь завтракать. Иногда во время приёма пищи Кэрри давала различные указания, в большинстве своём простые, бытовые: что купить, что приготовить и так далее. После чего, обязательно желала «Удачного дня, папочка!» и уходила наверх, а Михаэль заранее готовил обед дочке, которой только оставалось его разогреть, когда проголодается. Первое время Майер на обед прибегал домой, чтобы приготовить еду и покормить своё дитя, но на это уходило слишком много времени, потому решил готовить обед с утра.
