Хозяин Пер-Моншаля наконец отвлёкся от размышлений и наблюдения за руками слуг вокруг поданной еды. Отношение соратников к мальчику настолько отличалось, что для многих присутствие подлинных птах меркло. У Лорда много лет не было наследника по мужской линии и оставшимся выходом из положения казался брак дочерей в семью другого лорда, объединение замков… Теперь лучший вариант представлялся иначе, но было так много «но»…
Мальчик смотрел на него распахнутыми глазами.
– В чём дело? – смутился Лорд.
– Ничего, – юноша смущённо опустил длинные ресницы, прежде чем вспомнить: – Как вас зовут?
– Марвинг… Зачем ты спрашиваешь? Ты не должен звать меня по имени…
– Чтобы знать, – просто сказал парень, заглатывая любого смотрящего глубокими глазищами.
– Вот, ешь… – опомнился Лорд, собственноручно вытягивая на тарелку из поданной миски длинные нити фиолетовой маринованной капусты.
Трое прибывших не подносили рук к столу, птахи держали заложенными за спину, мальчик на коленях, неуверенно смотря на жирную и густо засоленную снедь. Женщины-телохранители не выражали отношения к происходящему, не реагируя даже на ненавязчиво подошедших сбоку крепышей немалого роста – телохранителей хозяина замка, Андвера и Гольда. Лорд с сыном сидели против остальных так, будто что-то замышляют, почти упираясь друг в друга коленями. Лорду до чесотки недоставало совета Эсхеларца, но у советника всё ещё не было решения, и он прятал взгляд от сюзерена. Старшая дочь в накрученных кудрях отчаянно пыталась привлечь внимание отца, почти сваливаясь со стула, выпученными глазами требуя объяснений. Леди замка смотрела в тарелку, не прикасаясь к еде. Кожа её шла экзотическими малиновыми пятнами, рука неосознанно комкала белую салфетку.
Ярко выряженный менестрель едва поспел к рано начатому ужину. Оправил остроухий красно-жёлтый капюшон, основательно устроился на своём месте, приготовился грянуть по лежащему на подложенном колене инструменту и даже открыл рот вытянутым овалом…
Можно было представить, как уместо прозвучат строки «У птахи под юбкой» или «Лёгкая ножка», и как порадует публику «Взгляд сверху, что обещает поцелуй»…
Кнехты, такова была профессия большинства за столом, были людьми грубыми и много чего передумали о старом противнике, ненавидя его… и одновременно будучи не в силах закрыть сердца нечеловеческой привлекательности небесных. В дни борьбы, когда кровь лилась щедрее дождей, воинов замка мучила мысль, что они не могут совладать с мелкими и хрупкими девчонками, потому инстинкты требовали доказать мужественность иначе… Война закончилась, а желания остались неудовлетворёнными, не отпускали из своих сетей, являясь во снах, если наяву их гнали уж слишком рьяно. За столом на общих ужинах ничего и не желали слушать, кроме как о сдающихся с боем и без сопротивления птахах. Менестрель был рад стараться. Судя по всему, реализовать строки из песенных фантазий удалось одному Марвингу, но сейчас ни одна из пошлых песенок не прибавила бы ему самоуважения. Все они были страшно неуместны и в момент бы опозорили всех, кто их когда-либо слушал…
Менестрель застыл с раззявленным ртом, загнанно заозирался, будто искал пути к отступлению. Челюсти его наконец клацнули, смыкаясь, а то недолго было и простудиться.
Быстрее прочих оправившийся от шока Шах-мехди слегка улыбался, веселясь над неловкостью деятеля замковых устных искусств. Менестрель мрачно занялся инструментом, ещё чуть-чуть и публика осознает его невеликое мастерство в обращении с дуговой арфой… Исполнять мелодии под те же песни о птахах он не смел, а баллады старины основательно позабыл…
