— Это будет лучшая вечеринка в моей жизни! — воздел руки к потолку депутат. — Наедимся чеснока от пуза и будем дышать друг на друга… — Я сглотнула наполнившую рот слюну, а Женя как-то резко осекся и попросил: — Прости, что-то я размечтался.
— За что? — я не поняла.
— О, вот и моя сестра! — Женя встал и шагнул к девушке, поднявшейся на вип-этаж.
Я рассматривала ее с удивлением. Высокая, сильная… Именно сильная — тренированное тело с хорошим рельефом. Походка по-мужски уверенная и спокойная. Волосы подстрижены под ежик, глаза большие, брови красивые вразлет, как крылья чайки. Лицо вытянутое немного, строгие четкие черты. И только пухлые губы необыкновенно красивой формы придавали ее образу мягкость. Платье на ней смотрелось чужеродным. Я бы ее спокойно представила в боевике вместо актрисы Славы. Что-то общее у них точно было. И берцы ей бы подошли больше, чем лодочки без каблука. И в руках вместо сумочки автомат был бы уместнее.
Ее догонял мужчина. Широкий в плечах, такой же спортивный, уверенный и осознающий свою силу. В черных туфлях, черных стильных джинсах, рубашке цвета хаки с расстегнутой верхней пуговицей, квадратным подбородком с вертикальной ямочкой…
У меня екнуло сердце, когда я подняла взгляд выше и посмотрела в его глаза.
Едва не выронила из рук хрустальный стакан. Встала, не веря своим глазам, шагнула навстречу и на вдохе выронила:
— Костя…
***
Артем
— Ох, как же ты не любишь одеваться, сыночек, — качал я головой, осторожно натягивая на своего орущего мальчишку флисовый комбинезон.
В машине ему будет жарко в конверте, да и не хотел я его пеленать, ограничивать движения. Подхватил сына на руки и старался всунуть хрупкие ручонки в рукава на весу. Так мой возмущающийся наследник немного успокоился, таращился на меня серьезно ясными глазищами, и теперь лишь иногда кривился и вскрикивал недовольно.
— А давай я тебе соску дам, сынок? Смотри, какая у нас тут дудоня есть: большая, оранжевая, яркая, с какими-то фигурками внутри…
Покрутил навороченную пустышку, больше похожую на погремушку. Катя на такие засматривалась, вот я и купил голубую, белую и оранжевую. Сходил с сыном к чайнику, полил на соску и сунул в маленький ротишко. Сынок жадно зачмокал, потом понял, что молока нет, и снова возмущенно разорался.
Я уже научился понимать его малышовский язык. Сначала мне казалось, что в его оре нет ничего, кроме ора. Но постепенно стал понимать, что он не орет просто так. Перед этим он предупреждает, что хочет есть, или что устал лежать на животе. Или что хочет поторчать на руках столбиком и потаращиться на все вокруг. Ему нравилось, когда я бродил с ним по квартире медленно, он рассматривал все распахнутыми глазенками, тыкался мне в шею личиком, что-то иногда выдавал на своем лялькином. Мне казалось, он немного откормился, кожица уже не имела красноватого оттенка, а пальчики больше не выглядели страшными куриными лапками, даже милые складочки стали вырисовываться. Скоро мой малыш будет славным пухляшом. Стричь ноготки я ему боялся, и обкусывал их осторожно. Как же быстро они у него растут!
Риелтор задерживался. Зато такси, которое я, как сказал Наташе, вызвал для нее через десять минут, приехало быстро.
— Все, давай до свидания, — махнул я бывшей, когда она привалилась плечом к косяку, уже одетая на выход.
— Если ты думаешь, что Катенька…
— Заткнись и просто уйди, — выставил я ладонь предупреждающе.
