– Я читал ваши показания, но меня сейчас интересует тот парень, который пришел тогда в злосчастный день вместе с Маципурой.
– Одну минуточку, – женщина встала и вышла в коридор. Там послышалась какая-то возня, звяканье посуды, заскрипела дверь и все стихло.
– Райский угол, – заметил Виктор. – Живут в свое удовольствие. И работают, и отдыхают.
– Боюсь, работников здесь, в поселке, не осталось. Все такие, как Маципура и Прасковья Ильинична. Молодежь сбежала в город.
В коридоре опять скрипнула дверь, и женщина вошла в комнату. В руках у нее был темный кувшин. Она поставила его на стол, вытащила из шкафа стаканы, из холодильника крупно нарезанную брынзу, и все это положила перед гостями на стол.
– Не побрезгуйте, отведайте моего вина, – улыбнулась она застенчиво. – Мужчины меня не считают за мастера, потому что я делаю «женское» вино, но мне оно нравится.
Они не стали обижать хозяйку. Ее вино – это ее гордость. Да при том оба испытывали жажду после прогулки по горной тропе под палящими лучами солнца. Капитан взял кувшин, налил вино в стаканы, подал один Виктору и сам отхлебнул несколько глотков. Пока они пили, наслаждаясь ароматом и прохладой вина, женщина внимательно следила за их лицами, ожидая заключения.
– До чего же вкусное вино! – воскликнул Виктор, одним духом опорожнив стакан.
– Я ничего подобного еще не пил! – похвалил вино и Рыбалко.
Их слова явно доставили удовольствие хозяйке, она заулыбалась и пододвинула им тарелку с брынзой.
– Закусите, закусите! Это своя брынза, я сама делала.
Они взяли по кусочку брынзы, закусили. Время этикета истекло, и хозяйка заговорила сама.
– Они пришли под вечер. Степан Максимович что-то принес в мешке, наверно, хлеб. Махнул мне рукой – поздоровался. С ним парнишка пришел. Весь мятенький такой.
– Как он выглядел, тот парнишка? Какого примерно роста? Цвет волос? Во что был одет?
– Росточку-то он небольшого, как я будет. Степану по плечо. На нем кепочка была, волосы я не разглядела. Пиджачок темный и весь мятый, будто спал на нем. Ничего с собой не было. Глаза его не видела, примет никаких не назову. Встретила – узнала бы, а так – ничего. Глаз у меня острый. Раз гляну – и надолго запомню. Двадцать пять лет одна, жизнь научила.
– Я покажу вам фотографии, может быть, узнаете этого парня, – капитан вытащил из папки несколько снимков и положил их пред женщиной. Ему трудно было скрыть волнение, и Рыбалко взялся руками за край стола, стиснув доску пальцами.
Прасковья Ильинична мельком пробежала глазами по фотографиям и, не задумываясь, уверенно ткнула пальцем в Шкета.
– Так вот же он! Это точно! Только пиджачок был на нем другой, темно-серый.
Рыбалко расслабленно опустил руки под стол. Он с благодарностью взглянул на хозяйку и вымолвил:
– Здоровья вам и долгих лет жизни! – взял кувшин, снова налил полные стаканы и свой выпил одним духом. – Хорошее вино! Большое удовольствие получил от вашего вина. Извините нас за беспокойство. Желаем вам всего наилучшего! – он поднялся.
Но Прасковья Ильинична движением руки показала ему, чтобы он сел.
– Подождите! – воскликнула она и торопливо покинула комнату. Опять дважды скрипнула дверь, где-то в коридоре, хозяйка вернулась с литровой бутылкой.
– Будь ласка, возьмите! – умоляюще взглянула она на Рыбалко. – Товарищей угостите!
Еще раз поблагодарив хозяйку, капитан и журналист покинули ее гостеприимный дом и вышли за калитку. Обратный путь до шоссе они проделали быстро. Солнце припекало, воздух теплыми волнами обдувал их, но теперь они относились к жаре терпимо.
