Дивизия особого назначения. Освободительный поход - страница 44

Нога практически зажила, и иду не хромая, выхожу из землянки и вспоминаю, что Манюни не наблюдал в своем закутке, значит, она встала раньше (Анюта б так не сделала). Ну и не решилась, наверно, будить херойски ранетого хероя.

У умывальника умываются (простите за тавтологию) бойцы ДОН-16, подхожу и пристраиваюсь на свободное место. Вокруг все здороваются, ну и я, конечно, тоже здороваюсь с красноармейцами и младшими командирами (воспитанный, мля). А почему только с ними? Да потому, что командиров в толпе не наблюдается. Насчет побегать мне еще рано из-за раны (или из-за потери крови, а «рано» и «рана» это не тавтология?), и потому двигаюсь завтракать, по пути планируя закинуть полотенце в штаб-землянку. Иду себе тихо-мирно, никого не трогаю, как появляется рядом Онищук:

– Разрешите обратиться, товарищ капитан?

– Да, Петр, что случилось?

– В деревне Светляки какие-то окруженцы убили немецких мотоциклистов. У нас есть сведения, что к деревне немцы направят карателей.

– Так, и что?

– Предлагаю встретить их, мы тут с лейтенантом Смирницким (тот самый контуженный сапер, командир группы взрывников) прикинули план, как немчуру встретить. За пяток километров до Светляков каратели будут проходить лесным проселком, вот там и встретим фашистов.

– Хорошо, Петр, бери тех, кто тебе нужен, и идите, как говорится, аллюр три креста. Ну и позавтракать не забудьте.

За командирским столом, в ожидании завтрака, сидят Елисеев, Абдиев, братья-летуны, Арсений Никанорович и генерал Огурцов.

Поздоровался со всеми, а с Ильиных особо:

– Арсений Никанорович, как дела, как ваше здоровье, уважаемый?

– Да хорошо все, мил человек. Ты, что там учудил, зачем, паря, пули ногами ловить, а?

– Ну, так получилось, Никанорыч.

– Плохой ты командир, Виталька, какого лешего ты полез вперед? А если бы убили? Теперь одыбаться[115] сто ден[116]… И когда ты станешь путным-то?

– Ну, значит, судьба такая.

Генерал пытается меня защитить:

– Арсений Никанорович., вы, мне кажется, слишком строги с капитаном, парень-то хороший, ну молод, горяч, с кем не бывает?

– Сергей Яковлевич, не надо его защищать, ему не пятнадцать лет. А ты тут мне фатализмом не занимайся, ты не просто сорви-голова и башибузук, ты командир особой части НКВД СССР, и ты уже не просто Виталий Игоревич. Не просто так себе, ты часть советского войска. И уноровить[117] ты должен не своим покастным[118] желаниям, а Родине! Да, незаменимых у нас нет, но пока назначим другого, пройдет время, а у нас времени на такие глупости нет. Впредь, как партийный руководитель, со стажем пребывания в славных ее рядах чуть больше твоего возраста, я ЗАПРЕЩАЮ такие махновские выходки. Ты у нас не чалдон[119] какой! Зарыл бы я тебя на расвете, тоже мне, ухач[120].

– Простите, Арсений Никанорович, больше не повторится.

– Думаешь, товарищу Сталину не хочется воевать с врагом? Но он не имеет права скакать с саблей на врага, на нем ответственность за всю страну. Вот в начале войны поверил он генералам, отвлекся на мирное строительство, и что? В результате немец прет как скаженный в глубь Родины. И пойми теперь, нароком