В таком виде предстал перед своими учениками Т. П. в те отдалённые времена – в годы реакции 1907-1909 гг.
Тихон Петрович влился в коллектив учителей семинарии, когда он (коллектив) пережил существенные изменения. Из старой гвардии учителей ушёл лидер её – преподаватель философии, «Философ» по привычному краткому названию, данному ему семинаристами, – Александр Николаевич Юрьев. … В состав педагогического коллектива влились новые силы, которые принесли с собой новые веяния: семинаристов при вызове к ответу стали называть господин такой-то. … Заметно казался уже усталым в борьбе за религиозное воспитание семинаристов – инспектор Александр Павлович Миролюбов, поклонник Ф. М. Достоевского, о котором он раньше готов был говорить семинаристам без конца. «Укатали сивку крутые горки» и весной 1908 г. он ушёл в инспектора народных училищ, на прощание, сказавши своим питомцам: «семинария – это не столько воспитательное, сколько питательное учреждение». Что это выражение типа афоризма означало в устах А. П., как не признание своего полного поражения – полного фиаско.297 Выпавшее из его рук знамя борьбы за воспитание семинаристов подхватил Н. И. Знамировский, идеалом которого был о[тец] Иоанн Кронштадтский.298 В этом ансамбле двух поколений семинарских учителей, очень не слаженном, который только с большими ограничениям, так сказать, только по традиции можно назвать ансамблем, Т. П. занял правое крыло, сугубо ортодоксальное. Между тем революция не прошла бесследно и для церкви. … Много шуму наделало в те годы снятие священного сана известным в то время Григорием Спиридоновичем Петровым, который выступил после этого в роли писателя, разъезжал по России с лекциями и завоевал такую популярность, что даже Л. Н. Толстой отмечал его в числе выдающихся людей того времени.299 Поступок священника Петрова был настоящим «соблазном» для «многих в Израиле»: им увлекались, им гордились300, но Т. П. избрал противоположный путь: путь, образно выражаясь, «древлего благочестия» по настроению, по духу, хотя и не по принадлежности к сторонникам старообрядчества, как официального религиозного течения. Был ли он искренним в избранном им пути; не преследовал ли он какие-либо цели корыстного или карьеристского характера; не был ли он под давлением какого-либо стороннего фактора? Нет! Он был искренним в своём религиозном порыве: он искренне боролся за веру, когда кругом всё бурлило и колебало церковные устои.
В Казанской дух[овной] академии, в комнате, отведённой студентам для приема гостей, все стены были увешаны фотографиями с выпускников академии. Это был своеобразный пантеон академии. На одной из карточек можно было видеть Т. П. Да, вид у него был очень неважный: вид сильно потрёпанного молодого человека. Вид его чем-то напоминал изображение на картинках Карла XII в момент Полтавской битвы, как он описан у А. С. Пушкина: «в качалке бледен, неподвижим».301 Общипанный гусь! В чём же было падение тогда Т. П., то, что он в своих рассказах семинаристам изображал как уход «в сторону далече»? Среди студентов академии были, конечно, служители Бахуса; были и посетители «песков» с разнообразным выбором красавиц; были «германы» – картёжники, но это были незаметные единицы. Мог ли среди них оказаться Т. П.? Мог! Но не это определяло физиономию академии. Как семинарии, так ещё в большой степени академии были в то время, конгломератом разного типа людей, начиная от определившихся уже монахов, их приспешников – монашествующих, людей беспринципных, «отбывающих» академию и, наконец, богоборцев – Иванов Карамазовых. Организованнее всех были монахи и монашествующие. Они устраивали религиозные собрания с докладами на богословские темы. У них была, так называемая, «Нитрийская пустыня», комната, где они «откладывали поклоны». Они вели беседы, произносили проповеди для верующих в различных церквах города. Всё это происходило в духе официального православия, где действовала полновластно традиция. Всё это могло удовлетворять людей с неглубокими идейными запросами. Главное же – всё это было далеко от окружающей жизни, а, следовательно, строилось «на песце».
