Спартак привык к победам, и потому решил не прибегать сразу к крайним мерам. Помня о верном молотке, превращавшемся в мощной длани Спартака в разящую палицу, Астрогов решил начать мирно. Все-таки перед ним была леди, а он даже с женщинами старался быть мужчиной. Тем более, что бутылка водки стояла уже на столе; более того, незамедлительно последовало живительное бульканье – то наполнялись стопки. Все еще не веря себе, Спартак туго сглотнул слюну и галантно вопросил (он ни на секунду не забывал, кто здесь хозяин):
– Чем, собственно, могу быть полезен? Чему обязан посещением моей лачуги особой столь блистательной?
Язык Спартака вращался и плел смыслы сам собой. Неизвестно откуда брызнувший свет заставил Астрогова зажмуриться, а когда он нашел в себе силы открыть глаза, перед ним стояла прелестная Татьяна Жевагина. Он еще раз крепко зажмурил глаза и двинулся за молотком. У него был опыт выдворения не только неизвестных самозванцев, но и симпатичных, хотя и виртуальных теней из прошлого. Вот и Жанну уже неоднократно приходилось изгонять. Да мало ли кого еще? Однажды Святой Дух объявился. Дескать, духи мы, извольте любить и жаловать. Дело обычное, хмельное. Но смех Жевагиной трезвил Спартака все более и более.
– Таня, не может быть, – неуверенно сопротивлялся наваждению Астрогов. – Ты что же, к Вальке вернулась?
– Нет, конечно, – лучезарным оскалом резануло Спартака Евдокимовича. – Я пришла к тебе.
– Зачем? – честно недоумевал философ.
– Ты еще спроси, кто виноват, и что делать…
– Что делать, я, положим, догадываюсь. Пить будем. Это вполне диалектично. Возражений не вызывает. А зачем ты пришла? Я же не Валентин, надеюсь.
– Помнишь, как два года назад мы купались в море в чем мать родила?
– Голые?
– Обнаженные. Помнишь, что ты мне сказал при Валентине? «Если и стоит жить, то ради того, чтобы держать в руках такую женщину». Ах, как ты это сказал! Женщина такого не забывает.
– А вот я как-то не зафиксировал… Но я вполне мог такое сказать, вполне. Я даже припоминаю что-то такое. Но Танюша, ангел мой… Видишь ли… На все есть своя манера. Комплименты возлюбленным друзей моих – это не самый большой грех в моей жизни, поверь.
– Грех, грех… Хочешь подержать меня в руках?
– Мм-м… То есть как это подержать?
Татьяна сначала расстегнула платье до живота, а потом медленно вытянула свою стопку водки, запрокинув голову. После этого она вышла из платья совершенно обнаженная и изогнулась перед Спартаком на расстоянии вытянутой руки.
– Ну, и дрянь же ты, Танька, – любовался ею Спартак.
– Так что же, ты не будешь меня, а? – мурлыкала Татьяна, пританцовывая и перебирая ногами, словно сдерживая нетерпение.
– Еще как буду, – обреченно вздохнул Спартак.
Ранним утром, прячась от слепящего солнца, Валентин Сократович звонил уже в квартиру друга.
Трезвон и лай Тима заставили Спартака продрать глаза и прислушаться к себе и миру в надежде обрести координаты: где он, с кем, он ли это, в конце концов, и если это так, то чего от него хотят?
Взвесив все pro и contra, он молча открыл дверь и впустил Валентина. Тот степенно вошел, развернул комично подпухшую физиономию хозяина к зеркалу, которое отразило исполосованную губной помадой пьяную харю. С Тимом вошедший в квартиру также обошелся прохладно и без церемоний. После этого молчаливого и странного, на взгляд полутибетского полутерьера, ритуала у зеркала мужчины подались на кухню. Сели. Спартак глубокомысленно закурил, а Валентин Сократович поднялся и открыл форточку. Наконец, Спартак Евдокимович изрек нечто, претендующее на версию:
