– Больше всего понравилось, как священник служит утреню в храме у Монумента Дружбы, чем в Нижегородке, – бабушка поделилась с нами впечатлениями.
Я не слышала, чтобы мама говорила бабушке, что запрещает водить меня в церковь, присылать церковные подарки. Слышала только, как папа предлагал отправить меня на лето в Курск к бабушке, а мама ответила:
– Чтобы в церковь водила!? Сама пусть верит, а я не хочу, чтоб ребёнку ерундой забивала голову.
От того у папы и был один секрет от мамы, а я случайно раскрыла: не знала, что тайна. Как это было? Рассказываю.
Итак, недавно смотрю старое кино по телевизору, как жених с невестой венчаются в церкви. Вдруг вспоминаю, что видела в детстве похожее: полумрак, дымка, свечи, иконы, пение хором.
Спрашиваю папу:
– Помнишь, когда мы были в Курске, я сидела на твоих руках? Рядом стояла женщина с маленьким ребенком. Когда его стали обливать водой, он громко заплакал. Потом мы целовали большой крест.
– Это был не я, – отвечает папа.
Мама слушает нас внимательно и говорит:
– Понятно, крестили Свету втайне от меня. Ей было четыре года.
– Мама так хотела, – отвечает папа. – А если бы тебе сказали, то не разрешила бы крестить.
– А как ты себе это представляешь?! Мой папа – коммунист, я преподаю биологию, читаю лекции по атеизму, а сама веду свою дочь крестить!
Ну и ну! Я не помню, как в 1964 году мы ехали в Курск на поезде, хотя это было в моей жизни первый раз. Зато, оказывается, отлично помню, как меня крестили в церкви! И, когда второй раз приехали в Курск в 1968 году – мне восемь лет, – опять не помню поезда, а помню следующее: зеленая улица, церковь, полумрак, дымок. Бабушка Женя показывает мне крестик на верёвочке и объясняет:
– Твой, пока у меня будет. Возьмёшь, когда подрастешь.
Ещё помню про Курск: крынка топлёного молока – пью, пью, напиться не могу. Улица, калитка, дорожка, цветы, лавочка, дверь, коридор, светлая комната, железная кровать с шишечками, букет на столе, немолодая женщина – не то, чтобы красивая, а, как сказал бы папа, благородная. Одета в тёмное длинное платье с закрытым горлом, под воротничком – брошка цвета вишни. Таких женщин я видела на картинах художников и в кино про барынь, которые жили при царе.
– Здравствуйте, Мария Венедиктовна, – говорит бабушка, – привела вашу крестницу, посмотрите, как выросла за четыре года. Узнаёте или нет? Сын привез из Уфы. В церкви скажите, пожалуйста, что на службу пока не пойду. Бог меня простит!
– Конечно, Бог простит! Такие гости – это Святое! – отвечает с ласковой улыбкой Мария Венедиктовна.
Пьем чай. Красные в белый горошек чашки на блюдцах, вазочка варенья, белая скатерть, белая салфетка на моих коленях, открытое окно, ветки дерева, чириканье, белая стена, маленькие картинки, вазочка с горящим огоньком. Похожие картинки есть в комнате моей бабушки на комоде с зеркалом. А у нас дома в Уфе на трюмо расставлены только мамины пудра «Красная Москва», крем для лица «Любимый», флаконы духов «Серебристый ландыш» и «Красная Москва». Потом уж я узнала, что понравившиеся мне картинки у Марии Венедиктовны – это иконки, а огонек – это лампадка.
Слушаю неторопливый разговор бабушки и Марии Венедиктовны, наблюдаю за плавными движениями, лёгкими улыбками, красивыми жестами, тихим смехом и, как говорит мама, без жеманства.
Из их разговора тогда я неправильно поняла, что «служба» – это якобы работа, поэтому неправильно решила, что бабушка работает в церкви. Тогда я не знала, что означают слова «крестница», «Святое», «пост», «скоромное».
