Дневник горожанки - страница 10

– А ведут себя героически. Эти мальчишки меня и спасли – 3 часа спускали на плащ-палатке. Нет, я еще ничего – ступни только лишился, и вот осколки в ноге. Но это – ерунда. Протез сделаю и вернусь в строй.

– Может, уже и война кончится…

– Я так думаю – гидру надо добить. Это надо видеть – они боятся и уважают только силу. Другого отношения им не понять.

А младшей дочке Олега всего 1.5 месяца. Это мне жена сказала. Но она мужу не возражает – понимает, что бесполезно.

Эти люди, конечно, герои. Не понимающие, тем не менее, во имя чего проявляют свой героизм. Молодые – говорят о погибших товарищах, о том, что “кровь за кровь”. Старшие – о русском духе, который “должен быть крепок”.

Один молоденький солдатик рассказал мне о том, как сидел во вражеском блиндаже и по случайно оставленной рации переговаривался с вахабитом.

– Он мне говорит: “Я воюю за ислам. А ты за что?”

– И что ты ему ответил?

– Да обезьяна ты, говорю…

У них нет слов. Но кровью уже заплатили.

Фото Владимира Григорьева

Бедственное положение самого первого хосписа в Лахте – кажется, никого не волнует…

– Раньше я не думала о том, что жизнь полная страданий, может стать почти радостью, что каждое ее мгновение – драгоценно. Я ошибалась. Для Олега это было время духовных открытий, духовного прозрения. Если мы не будем знать, что в последние дни рядом будут бескорыстные замечательные люди, – нет смысла жить…

Эти слова принадлежат Маргарите Кравченко, чей муж провел несколько месяцев в лахтинском хосписе. Хорошо, если бы эти слова услышали все – от губернатора до самого маленького чиновника нашего города. Может быть, тогда не понадобилось бы убеждать людей в том, что должно быть ясно без доказательств.

Сегодня старое здание первого лахтинского хосписа, которое в 1903-м году было построено как больница для бедных в парке на территории усадьбы баронессы Ольги Штейнброк, рассыпается прямо на глазах. Проваливаются полы, лопаются трубы… Пациентов здесь сегодня немного – состояние дома не позволяет принять всех, кто в этой помощи нуждается. Сотни больных, лишены заботы и доброты особых “хосписных людей”, которые пока еще здесь работают. Закроется лахтинский дом (а к тому все идет), и распадется удивительное содружество врачей, сестер и санитарок, не боящихся чужого страдания. У нас умеют губить самые замечательные проекты и начинания.

То, что человек смертен, а иногда, по словам героя Булгакова, “внезапно смертен” теоретически известно всем. Но мысль о том, что находится там за гранью, настолько пугающа, что, как правило, зажмурить глаза и постараться сосредоточиться на ходе своей сиюминутной жизни, гораздо легче. Это действительно дает некоторый психологический комфорт (не случайно знаменитый Карнеги советовал жить в отрезке настоящего). Но тогда ситуация тяжелой и неизлечимой болезни близкого человека – невыносима. И для самого страдающего – процесс ухода будет невыносимо тяжел.

К чести Петербурга, который был и остается духовным центром России, именно здесь вопреки атеистическим догмам и многолетней привычке думать всерьез лишь о работоспособном члене общества, зародилось российское хосписное движение, целью которого было изменить сознание, и как следствие, – отношение к человеку, какой бы тяжелой ни была его участь. В те годы, в начале 90-х, о хосписах писали много – тема стала модной.