Дневник лабуха длиною в жизнь - страница 43

Письмо было адресовано не ей – это она писала Игорю Дранику! Решила не посылать и порвала. Если бы лейтенант не отпустил домой, то кто-нибудь спустил бы воду и все пошло бы по-другому!

Жена писала, что он стал к ней равнодушен, стал реже ее видеть, ей скучно без него и плохо.

Меня пробила дрожь. Начали подрагивать руки. Сердце сжалось. «Не может быть! Ира, моя Ира была с другим?! Они наверняка целовались! Он ее ласкал! Она его ласкала и отдалась ему – этому уроду! Нет, нет, не может быть! Не может! А ведь он мой хороший товарищ! Что делать?! Как жить?!»

Сержант заорал:

– Подъе-е-ем!

Глубоко вздохнув, я быстро все спрятал в чехол баяна. В шесть заступил на пост. Закурил. Потом вторую, за ней третью. Меня подташнивало, то ли от усталости, то ли от сигарет, а может, и нервишки разыгрались. Соорудил себе стульчик из автомата. Сел. Внезапно накатила глухая тоска и стало познабливать.

Я обвел взглядом серую, несчастную, грязную зону. Дышать стало тяжело. Стал ходить по вышке. Восемь шагов. По два шага у каждой из сторон. Походил минут десять, делая глубокие вдохи и выдохи. Как будто полегчало. Воображение подкидывало картины их объятий, поцелуев и всего остального. Разболелась голова. Мне еще три часа стоять – быстрей бы обнять подушку! Нужно успокоиться. Опять сел на автомат. «Как же мне теперь жить? Я так не могу, не хочу! Мне так больно! Как она могла?! Моя Ира, как ты могла?! Я не хочу жить!» Я встал и внимательно, как будто видел впервые, посмотрел на автомат.

Ну что же, это выход! Будет быстро и не больно. Приоткрыл рот. Вставил дуло. Холодный метал коснулся зубов. В мозгу прокручивалась картина моих похорон. Ира идет за гробом, громко плачет и кричит: «Я во всем виновата! Я! Я!» Идет вдоль выстроенных в шеренгу моих и ее родственников, друзей и знакомых. Каждый карающим перстом тычет в нее… Она медленно растворяется в белом мареве…

Мокрый туман застлал глаза. Капнуло на дуло автомата. И вдруг где-то глубоко во мне шевельнулась и стала постепенно разрастаться ярость: «Почему я должен убивать себя?! Убью их! Обоих! Убью, отсижу, а их не будет! Визуально, что такое зона, уже имею понятие. Надо обдумать варианты отмщения».

Вытащил дуло изо рта. Закурил. В груди давило. Сделав несколько глубоких вздохов, я достал из штанины припрятанную «Selga». Пробежали четыре несчастных часа. В караульной ребята укладывались поспать на три часа и пятьдесят пять минут. Я бросил свой полушубок на кровать, рядом поставил автомат и стал разуваться.

– Эй ты, салага! Да, да, ты! – указывая указательным пальцем в моем направлении, рявкнул «старик» родом из Восточной Украины.

– Ты это мне?! – я поднялся, понимая, к чему это.

Недавно один молодой «принимал присягу». Били его по голой заднице длинной железной лопаткой для переворачивания котлет. До крови.

– Да, салага! Ты! Снимай штаны! – с угрозой двинулся ко мне солдат.

Не самый удачный момент для принятия мною присяги.

Сделав шаг к автомату, я с угрюмым предупреждением произнес:

– Если ты, сука, е… твой рот, подойдешь! Убью!

Боюсь, что в эту ночь – убил бы. К счастью, кто-то из ребят сказал:

– Да х… с ним! Оставь его, дай поспать!

Внутренняя дрожь не давала заснуть. Слушал разговоры солдат.

– Слыхали, ребята, один зек прибил свой х… большим гвоздем к табуретке? – сказал кто-то.

– Шо он, дурной?!

– Да не-е, хочет попасть в больницу отдохнуть.