Вы изменчивы, как вихрь: он гоняет мельницы, даря людям хлеб и злаки, рассеивает семена по Земле. Вихрь вашей жизни мне не нравится, он мешает идти вперед. Песок из-под ваших пят попадает в глаза и жжёт, я отказываюсь. Я отказываюсь от ваших идей.
После вашего присутствия в моём доме я мою унитаз, меняю полотенца. Вчерашний день нашей встречи, как и другие, были ошибочными. За долгие годы ваше стяжательство и грязь только множилась, стремление к наживе возрастало; я был аутсайдером, объектом услужливых насмешек: никто не говорил мне их в лицо, но я знал, как убедительно они звучат в ваших устах. Хочется умыть вас. Приходите в мой дом без косметики.
Мне не жалко, я горд: меня не обременяет мнение вашего общества. То, что раньше делать было недозволительно в присутствии вас, теперь мы прокручиваем с моей лучшей подругой снова и снова. Любое безумство, любая буря: меня поймут. Меня поймут и самое счастливое (главное): меня уважают.
Теперь я очень горжусь каждой минутой, проведенной вместе.
Часть текста здесь была удалена, потому что была написана слишком паршиво.
Меня не покидает ощущение рыбы в аквариуме.
Меня не покидает ощущение рыбы в аквариуме.
Меня не покидает ощущение рыбы в аквариуме.
Эта чертова мысль засела так плотно, что в бессилии я могу разве что открывать молчаливый рот и опорожнять кишечник.
Человек из прошлого не может посоветовать тебе ничего хорошего. Особенно ты сам. Я бы прислушался к своим советам из будущего¸ но увы, я червь и дело моё копошится в собственных отходах, стирая колени на этой земле.
Я ненавижу московских бродяг. В их взгляде нет ничего человечного. Я сжимаю кулаки и хочу ударить по лицу каждую смятую страницу, каждую повторяющуюся картину зловония вокруг по дороге на эту чертову работу. Ничего ясного в этих глазах нет, старики бредят, не зная, как пережить ещё одну зиму.
Я чертовски устал. Колени воют, на них пластыри, я ползу, в носу нашатырь.
Мы теряемся в горах, задыхаясь морозным воздухом, засыпая, как будто у нас ещё что-то осталось непонятым в рассказах взрослых о жизни.
В ритме 5/2 нет ничего человечного. Чувство, будто тебе постоянно подпиливают опору, куют огненные тапочки и не дают свободно ходить по шахматным клеткам. Бастион незнакомых лиц сменяется всё реже: теперь он похож на одно большое человекопятно, пассажиропоток. И никаких тебе сооружений, лиц, пицц, всё на одно: всё невероятно.
Невероятно. |Я из прошлого – самый примитивный и дурной человек на своём веку.
Меня тошнит от самого себя из прошлого. Как же разительно отличается время! Теперь его меньше, оно важнее, необходимее, что, кажется, можно смело вычеркнуть все предыдущие года за ненужностью. Пустошь.
Небо сухой желтой пустыни обещает сегодня быть ясным, но что мне до солнца, если оно светит уже целый век. Оставшиеся в голове влажные земли под кроной деревьев иссохли: ни одного кустарника на несколько гектаров вперед. Я копаю песок ногами, взбираясь на новую гору: возможно оттуда мне привидится хоть какая-то новизна в декорациях или тень.
Начальник, влажно опорожнивший кишечник, заходит в кабинет; его тень остается подле порога. Она как размокший картон, следует по пятам его тучного тела, всё время находясь рядом: у неё нет выбора.
Я ныряю в сухой кишечник, разрыхляя собой почву: возможно, в следующей жизни я стану удобрением «универсальное», для всех видов плодовых культур: буду подходить и стану помощником. А пока кроны сожгли, ветра дуют мимо; я рою на ощупь и вниз. Ямы в зыбком песке образуют оковы. В детстве была такая игра: нужно закапывать руки поглубже в песок, чтобы откопать их с помощью струи воздуха изо рта, не дотронувшись. Каждый день я откапываю сотни рук от грязи не дотронувшись, а отдохнув, продолжаю копать яму для себя. Как скоро под слоем песка и грязи я увижу твои руки?
