– Мизу-на, сё-га, и-май-мо, кон-няку, то-фу… Ааа, тофу! Тофу мы знаем! – радовались мы и продолжали: – Э-рин-ги, сии-такэ…
Все вчетвером мы задержались у холодильных полок, разглядывая десятки видов рыб и морепродуктов, красиво возлежащих на льду.
– Ой, я еще никогда не видела осьминога, – тихо призналась Женя.
– Всё, что я могу здесь узнать в лицо, – это семга, – заключила я.
– А вот это похоже на нашу селедку. – Она разглядывала какую-то блестящую рыбину.
– Смотрите, а тут написано «магуро»! Это же тунец по-японски! – блистала познаниями Лариса.
Мы повернули головы и уставились на тунца. До этого он был нам знаком исключительно по консервам.
– А я и не знала, что тунец красный, – удивилась Женька. – В банках он такой бледненький…
– Девчонки, а сколько они всяких моллюсков едят! Смотрите, какие-то кай-ба-си-ра… хо-та-тэ… И икры всякой! Мэн-тай-ко… и-ку-ра… Ой! – Я резко замолчала и еще раз сверилась с ценником.
Там было написано ИКРА. Совершенно японскими буквами было написано совершенно русское слово. Мы стояли и пялились на прозрачную упаковку красной икры с этикеткой.
– Это чё значит, японцы икру икрой называют, что ли?
– Наверно, из русского перешло в японский, – предположила Женя.
– А вы что, не знали? – пожала плечами Лариса. – Они уже давно считают это слово за свое. И хираганой[8] пишут.
– Ммм! – протянула я.
– А, точно! – вспомнила Женька. – Но у нас икрой называют любую икру, а в японском – только лососевую.
– А как тогда они называют черную? – поинтересовалась я.
– Кажется, «кявиа».
– То есть красную икру они взяли с русского, а черную – с английского?
– Да, в японском много заимствованных слов. Вот сигареты, «табако», – с португальского! А подработка, «арубайто», – с немецкого! – назидательно поучала Лариса.
– Ладно, девчонки, – сказала я. – Пойдемте-ка лучше возьмем итальянских спагетти на ужин.
И мы пошли в отдел, который уж точно есть в каждом супермаркете любой страны. В объединяющий и примиряющий национальные вкусовые особенности отдел компромисса. В интернациональный отдел макарон.
* * *
В полдень все иностранные студенты оживленно толпились перед высокими дверьми. Нам обещали банкет, поэтому никто сегодня не завтракал. Наконец двери распахнулись, и студенты потоком ринулись в залу приемов с большим столом, вокруг которого стояли наши будущие учителя, директора и всякие высокопоставленные лица.
В течение долгих торжественных речей мы дружно исходили слюной. На банкетных столах красовались сочные суши, возлежали салаты, ароматно дымилось горячее в больших серебряных блюдах… Наконец, после всех бесконечных привествий со стороны университета и Министерства образования Японии, нас попросили к столу.
Собственно, долго нас просить не пришлось. Голодным табуном студенты бросились на еду, как иностранные беженцы на японскую гуманитарную помощь. Вместе со всеми я тоже было кинулась к манящей пище… Но остановилась. Из приборов на столе присутсвовали только палочки. Вилок не было.
Я беспомощно оглянулась по сторонам и увидела, как остальные умело орудуют двумя тонкими дощечками, ловко поддевая мясо, спагетти, брокколи. Прямо передо мной, аппетитно лоснясь, призывно пестрели суши. «Лежат суши – нельзя скушать», – мрачно подумала я, и мне захотелось рыдать. Вокруг довольно жевали, уплетали, причмокивали. Желудок съежился от голода. Тогда я сглотнула слюну и решилась.
