– Так что в письме-то, Сереж, что ты так заволновался? – забеспокоилась Лена.
– Все, Лена, все в письме – и где захоронен, и где памятник, вернее, мемориальная плита, с его именем, так что теперь будет все в порядке, будет все, как положено. Ты знаешь, имя Анатолия Васильевича до сих пор не нанесено на мемориальную плиту, но белорусы оговорили сроки, торжественно пообещали это сделать до 16-го октября.
– Это что же, и ты собираешься в Белоруссию?
– Поеду, Лена, обязательно поеду, навещу дядьку своего, за всех навещу – и за его родителей, и за сестру его, и за всех наших родных, кого теперь уж нет. Родной рязанской землицы положу ему на могилку, чтобы знал он, что помним. Поеду поездом, как когда-то в сорок пятом.
– Послушай, Сергей! – как будто бы что-то очень важное вспомнила Лена, – а ты не заметил, что дата, которую обозначили в письме белорусы, совпадает с днем рождения нашего Анатоля, твоего брата?
– Действительно, – Сергей Николаевич загадочно посмотрел на жену, – я не придал этому никакого значения. Как ты думаешь, это совпадение или что, по-твоему? Нет, скажу я тебе, это не простое совпадение. Тебе, наверное, известно, что наш Анатоль родился практически через год после гибели дядьки, там же, в Белоруссии, и в том же районе, почти в том же месте, где сложил голову Анатолий старший. И теперь вот эта надпись на плите… Это какая-то мистика.
Сергей Николаевич немного постоял, затем спустился с крылечка, медленно, в задумчивости прошел мимо огородных грядок, над которыми с самого утра «колдовала» Лена, остановился у разлапистого куста черной смородины, набрал пригоршню ягод и, без всякой предварительной обработки, разом отправил их себе в рот, чем, как всегда, разбудил приятные воспоминания о далеком пионерском детстве. О том, как однажды, когда они с братом Анатолем отдыхали в пионерском лагере, где-то в районе Старой Рузы, под Москвой, их отряд, в порядке шефской помощи, был направлен в сад соседнего колхоза, на сбор урожая черной смородины. Ежедневно, с утра и до обеда, надо было собирать с кустов ягоды и ссыпать их в огромные корзины. Порядок объявлен был такой: есть ягоды на месте можно было сколько влезет, а выносить из сада было запрещено. Не более, чем через час, все сборщики уже «набивали» себе оскомину, и собранные ягоды ссыпались только в корзины. И продолжалось это не менее десяти дней. С той поры вкус и аромат этой ягоды всякий раз волшебным образом возвращал Сергея Николаевича в счастливое пионерское детство. Точно такая же ассоциация возникала и у Анатоля, он говорил, что при упоминании только слова «смородина», у него на зубах ощущалось нечто, похожее на оскомину.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
