Дом её встретил запахами кухонных котлет и жареной картошки. Конечно же, сегодня кулинарил папа.
– Папка, как вкусно пахнет! – Вбежав на кухню, она чмокнула отца в щёку. Щетина традиционно уколола нос.
– Да, ладно, тебе подхалимка. Последняя партия… моя вина. Черненькие. Да и запах ещё не выветрил. А ты говоришь, вкусно…
Папа улыбался, выгоняя полотенцем жар плиты в приоткрытое окно.
– Ну, у тебя не все такие, – критически осмотрев тарелку отрезюмировала дочь. – А вообще, голодные девочки всё съедят. Мама, ещё на дежурстве?
– На дежурстве. Эй-эй! – Прикрикнул тот, глядя, как её дочь уминает за щеку одну из удавшихся котлет. – А ну ка мыть руки, во-первых. А во-вторых, убери лыжи куда надо! Разбросала в прихожей…
– Слушаюсь! – Задорно отрапортовала Екатерина и убежала в прихожую.
За ужином зашла речь о её досуге и новым увлечением лыжами.
– Ну и как вообще? На спортивном поприще?
Папа всегда говорил через набитый рот, хотя сам её учил сначала прожевать, а потом сказать.
– Нормально, папка… Нравится. Из всех вариантов спорта.
– Да? Что-то я не помню твоей радости, когда я тебя ставил на лыжню в семилетнем возрасте.
– Ну, папка! Я ж маленькая тогда, глупенькая…
– Да-да, понял. А сейчас, надо думать, в тебе раскрылись чакры будущей олимпийской чемпионки. Это, судя по тому, как ты дважды в неделю убегаешь в парк.
– Это плохо, папа? – Катя, то ли в силу голода, то ли пренебрежения, проговорила это тоже через набитый картошкой рот.
– Это неплохо, доча. Только скажи мне на милость! Чакры эти самые в тебе раскрывает, не тот ли провожатый, что я видел в окно?
Если Екатерина смутилась, то никак не показала. Отцу даже примерещилась лукавая улыбка. Тонкая. Еле уловимое движение губ. Коронный приём его супруги, в бытность ещё невестой.
– Это Стёпа. Он учит меня как двигаться. И … учит всему, что с этим связано.
– Во как! Надеюсь, за пределами лыжного спорта, вас ничего больше не связывает?
Сказал и поперхнулся. Дочь смотрела на него также как жена. Один в один. Когда он брякал чего-то, не подумав.
– Связывает, папа. Это физика. Он подтягивает меня по этому предмету.
– Замечательно, Катюша. Дело хорошее. Ты не подумай… я нормально отношусь ко всему этому.
– Папа! Он меня подтягивает в физике и по мой просьбе учит ездить на лыжах.
– Всё-всё! Брэк! Че ты так? Была б счас мама, она бы наизнанку тебя вывернула: как и что… а я по-отцовски! Стёпа так Стёпа… Я ж не против.
Отец улыбнулся.
– Я тоже был молодой, Катюха. И девчонок провожал. И не одну. Поэтому спрашиваю…
– Понимаю.
– Да ладно. Понимает она… Вот будешь взрослой, будешь понимать.
Он разлил чай по пиалам и достал из холодильника вчерашний тортик.
– Тут вам с мамой. Остатки былой рос…
– Пап, здесь три куска – Перебила Катя. – Мама не будет. Мне три много. Помогай!
Она улыбнулась такой похожей и знакомой улыбкой, что он, который раз поразился невероятному сходству в портретах дочери и Валюшки, его жены.
– Ладненько, раз настаиваешь, тем более пальцы испачкал…
Он облизнул ноготь указательного пальца, а потом, плюнув на этикет, ухватил забористый кусок. Екатерина рассмеялась.
– Ешь-ешь! Тебе фигуру блюсти не надо. А мне пока рановато.
– Поэтому тебе два, а мне один
– Угу-м-м… – Блаженно промычала Катя, проталкивая чаем изрядный кус карамельного торта.
– Сладкоежка, ты Катюха!
– Угу-м-м…
И оба засмеялись.
После ужина, она пошла к себе в комнатку. Перед сном стоило освежить в памяти параграф географии. Папа окликнул её и уже на пороге своей комнаты она обернулась.
