Действительно, на засаленном от долгих обсуждений листочке всё было в наличии: подпись, печать. Пришлось перейти к деталям: напором Люберецкий заготовитель обладал страшным.
‒ Так, а как же ты требуемое количество наловишь, и удержишь? Как ты мясо до границы довезёшь? Тут указано приём на границе с Венгрией. А…
‒ Не частИ.
Я тут же заткнулся – условный рефлекс у меня. (В общежитии при трапезе из общей кастрюли вслед за этим заклинанием следовал удар ложкой по лбу от старшего артели).
Между тем, соискатель кредита продолжал:
‒ Всё учтено великим ураганом. Зелёную живность мне наловят местные за небольшое количество расфасованного зелёного змия. Это затраты смешные – обсуждать не будем. Теперь не очень смешные – надо рефрижератор нанять, чтобы наши попрыгуньи не волновались в дороге. Хотел я бочки с водой использовать – из соображений гуманизма и дешевизны, да это партнёров не устроило: не хотят на границе лягушек по бочкам ловить. Сколько я их не уговаривал, что, по русской традиции, лягушек в молоке или в воде (для СССР это почти синонимы) возят – не соглашаются. Ну, ладно, дай срок – Бриджид Бордо на них пожалуюсь: жестоко с животными обращаются. Да-а-а…, за морем и лягушка – полушка, да франк перевоз. А вообще-то, классно было бы у французов молоко для перевоза получить. Мы бы лягушек доставили, а освободившееся молоко продали бы на рынке в тех же Люберцах. Или масло, если лягушки правильными окажутся. Ох, что-то я размечтался, как Манилов какой. А я не помещик – я гордый сын библейского народа, то есть человек практический. Впрочем, можно затраты уменьшить, если ты войдёшь в долю.
«Ну, ‒ думаю, – началось, откат-подкат, кредиту закат». Но я ошибся.
‒ На водителе сэкономим. Я сам фуру поведу, а ты рядом посидишь – одному ехать опасно, а тебе платить не надо.
‒ С тобой ещё опаснее, видел я, как ты водишь.
‒ Не трусь, прыщ столичный, кроме платёжек иногда ещё и на накладные полезно взглянуть: хоть мир увидишь из окна рефрижератора. За Московской кольцевой-то бывал? Опять же товар под присмотром директора банка – гарантия возвратности средств.
Последний аргумент крыть было нечем, пришлось согласиться.
Примерно через неделю, утром, под моими окнами, а жил я на последнем, 12-м этаже, в доме по улице Нагатинская, раздался рёв автомобильной сирены. Играла сирена марш Мендельсона. Поцеловав спящих детей и плачущую от страха жену, я кубарем скатился во двор – толерантность соседей на музыку в пять утра не распространялась.
‒ Готов? – спросил Дуримар, салютуя мне по-пионерски.
‒ Всегда готов!
‒ Тронулись!
Понеслись километры под лысые покрышки КАМАЗа. Родина проносилась за окном под бесконечные заунывные песни приятеля о том, как он со своей бандитской крышей отбивается от других крыш. Эх, «птица-тройка», ничего, в общем-то, по сути не изменилось со времён Николая Васильевича. Ближе к ночи сбивались в кучу с другими водилами, раскладывали костерок из старых покрышек, готовили немудрёную закусь; поевши, укладывались спать. Выставляли, конечно, и дозорных с дубьём – стереглись разбойничков.
Но даже в этой обстановке, располагавшей к неспешным размышлениям о смысле жизни, природная коммерческая жилка люберецкого Афанасия Никитина не давала ему покоя.
‒ Слушай, Шурик, давай толкнём немного наших лягушек водилам на завтрак, а французам скажем: утруска при транспортировке.
