– Ну, этот… Колесников.
– А-а-а… этот. Желает обеспечить моё будущее.
– Замуж что ли звал?
– Да нет… Сотрудничество предложил. В плане продюсирования.
– А ты что?
– А что я? Сказала, что подумаю.
– Подумаю… – передразнил он с неожиданной злостью. – Беги от него. Пропадёшь!
– Что так? – поинтересовалась я. – Тоже наркотики в кофе подмешивает?
В ответ Вадим потоптался на месте, тоскливо поглядел по сторонам и сообщил: – Ты не понимаешь. Он всеядный! Это сейчас Анатолий Сергеевич депутат и меценат, а в девяностых такое в городе творил, что его расстрелять мало…
Вот так. Не приглянулся ему мой будущий продюсер. Да мне и самой казалось, что сквозь моё внутреннее восторженное: – Давай, Катюха! Вот он счастливый случай! Хватай удачу за горло! – пробивается тонкий, еле уловимый запах гниющей падали…
Где-то в полдень позвонил Вадим. Предложил культурную программу: поедание земляники на Выселках, а потом аквапарк.
– Ты что, меня клеишь? – грубо спросила я, раздражённо выныривая из своего самоедства.
– Нет… – замялся он. – То есть да… – затем, разозлившись, выпалил: – Вообще-то, вот так в лоб спрашивать нельзя! Опять помидорами торгуешь? Всё испортила, блин! – и отключился.
Поделившись своим настроением с Вадимом, я испытала некое садистическое удовлетворение. По крайней мере, нас теперь было двое. И обоим плохо. Впрочем, я тут же пожалела и Вадима, и себя, и солнечный летний день, который пропадал пропадом, как старая бродячая собака под забором. Тогда я набрала Юльку.
– Привет, жертва высшего образования! Как идёт подготовка к экзаменам? Мальчики кровавые в глазах не прыгают?
– Привет… – вяло ответила мне Юлька. – Какие уж нам тут мальчики. Отец пригрозил, что если не поступлю, потащит меня на свою чулочную фабрику. Отдаст в ученицы, на растерзание мотальщицам-чесальщицам.
– Пугает.
– Не похоже…
– Круто! – посочувствовала я. – А я хотела у тебя на груди поплакать.
– Плачь. – разрешила лучшая подруга. – Только, ради бога, по-быстрее. А то родительский дозор не дремлет.
– А я раздумала. Представила, как ты в рабочем стильном халате бегаешь от станка к станку, как ты мотаешь-чешешь и раздумала. Спасибо тебе. Я и звонила только для того, чтобы убедится в том, что тебе хуже, чем мне.
– Зараза ты бродячая. – уныло приласкала меня Юлька.
– На том стоим. – бодро отозвалась я. – Ладно, будь. Не буду отвлекать.
Я вспомнила свои госэкзамены в обрамлении свеже-зелёной июньской каникулярной кутерьмы и содрогнулась. Вот где мазохизм-то – бессмысленный и беспощадный. И всё ради чего? А ради красивой бумажки, которая даёт тебе право каждый божий день таскаться на добровольные галеры. Где старший надсмотрщик бдит за тем, что ты делаешь, как ты это делаешь, и, вообще, делаешь ты хоть что-нибудь. Через месяц тебе дают небольшую кучку российских крузейро, которую ты всю отдаёшь за набор косметики от Юбера де Живанши. Потом ты вся такая красивая и загадочная целый месяц питаешься супами быстрого приготовления и солнечной энергией.
– Да-а-а… – подумала я горько. – Как говорит мой отец: – От многих знаний, многие печали. Но, всё-таки, печаль с дипломом в кармане как-то сытнее, чем радость с дырой в том же месте.
А Тимур всё не звонил. Обиделся. Ну, конечно! Ведь рухнул его великолепный план-замануха по привлечению населения города Эмска в кофейни Герцони. Вчера так и не удалось мне с ним пообщаться, выслушать его обвинения, оправдаться… Сначала я – белая пушистая и знаменитая в толпе поклонников, затем он куда-то запропастился…
