Прихватив кофр с гитарой, я выскочила в прихожую и пристроила топор на место. По двору слонялась какая-то личность с ведром и совком. Личность подбирала «трэш» от фейерверка. Патрульная машина с моими сержантами отсутствовал.
– Вот так… – с нетерпеливой злостью подумала я. – Обещал ведь… Обещалкин! Откуда взяли, туда привезём… Тоже мне – слуга закона, блин!
Пока я пела, ела и спасала возлюбленного, погода испортилась. С запада наползала чёрная туча, хотя ветра не было. В воздухе ощущалось напряжение, как будто окружающая атмосферная невидимость набирала в лёгкие воздух, чтобы уж, как дунуть, так дунуть.
– Пипец! – запаниковала я. – Сейчас ахнет гроза, ливень, а Тимур там в кювете, хуже собаки. – сосредоточенность и концентрация сил, такая необходимая для эвакуации Тимура, куда-то испарилась и накатили эмоции. Я вспомнила его сдавленный больной голос, его изуродованную кровоподтёками красоту, его беспомощную, кривую от боли походку… Острая женская жалость защипала в глазах.
Я опустилась на лавочку. На речке продолжали веселиться. Слышались взрывы хохота, сугубо мужские восклицания, плеск воды и верещание гетер.
– А ведь это кто-то из них Тимура изуродовал. – с неожиданной злостью подумала я. – Навалились жирными тушами, задавили, спеленали и мучили потом, попивая водку. И ведь ничего… ничего тут не сделаешь! Куда бежать, когда сам закон с ними заодно. Небось все там, к Бетховену не ходи! И прокуроры, и судьи, и адвокаты в одной бане задницы парят. Приспособились! В одной руке бутылка, в другой проститутка, под задницей уголовный кодекс, а на губах речи с пеной у рта… о справедливости и о борьбе с преступностью!
Вдруг краем глаза я заметила, как от речки, устало и умиротворённо отдуваясь, шагает один из гостей. Он явно направлялся ко мне. – «Беги!..» – шепнул мне Акакий.
Я огляделась. Улизнуть не было ни повода, ни времени. Получилось бы слишком демонстративно, как будто я испугалась. Дурацкая гордость прибила меня к скамейке двухсотмиллиметровыми шиферными гвоздями. Да и показывать страх, как говорит мой папа, никому нельзя. Особенно бродячим собакам и правоохранительным органам. Съедят!
Гость приблизился. Какой-то высокий мужик… скорее всего прокурор. На вид лет тридцать пять. Лысый. Из одежды на нём была только простынь прикрывающая чресла, на ногах сланцы. Вид совершенно невменяемый. Наверное в бане имелся свой запас водки.
– «Дура!..» – сквозь зубы процедил Акакий. Я обмерла от беспомощности и сидела перед этим полуголым мужиком, как молочный поросёнок на блюде.
– О-о-о!.. – вытаращил глаза прокурор. – Какие люди! – он вдруг опустился на одно колено, помахал перед собой несуществующей шляпой и, путаясь в фонемах, проговорил, чуть ли не по слогам: – Мадмуазель, я у ваших ног! Обожаю дам с гитарой. – он захихикал и вдруг напал на мои колени. Я взвилась свечой на лавочку – откуда силы взялись; схватила прислоненного к скамье Гибсона и долбанула им прокурора сверху по голове. Раздался глухой звук с отдалённым мелодичным подтекстом.
Но видно прокурор уже потерял львиную долю своей чувствительности. Он задрал ударенную голову кверху. – Сопротивляешься? Это я люблю! – и неожиданно ловко ухватил меня за лодыжку.
Я заорала: – Помогите! – он захватил вторую лодыжку и сильно потянул к себе. Я с размаху упала задницей на лавочку и завизжала. Прокурор захватил сильными, не знающими отказа руками мои колени и жадно припал лысиной к моим бёдрам. Совершенно потеряв чувство реальности, я упёрлась обоими руками в эту буйную лысину и вдруг с ужасом почувствовала, как прокурор зубами тащит с меня шорты.
