Мать вздохнула и встала – с колен на пол посыпались крошки пиццы.
– Спущусь в магазин и принесу семилитровую бутыль. Когда вернусь, займусь парнем.
– В смысле?
Мама усмехнулась.
– Я продала его ухо час назад.
Нита напряглась.
– Ты хочешь отрезать его ухо сегодня?
– Конечно.
Нита сглотнула и отвела взгляд.
– Но ты не сможешь отправить его по почте до завтрашнего утра. Разумнее отрезать его завтра. Если, по твоим словам, важна свежесть.
Мама прищурилась. Нита старалась не заерзать на месте, но ей не удалось.
– Я не хочу слышать, как он кричит всю ночь. Я не смогу уснуть, – прошептала она после долгой паузы.
Откинув голову назад, мать рассмеялась, после чего подошла к Ните и похлопала по спине. Сделала она это немного сильнее, чем следовало, и Нита покачнулась.
– Ты совершенно права, Анита, – улыбнулась мать и направилась к двери. – Мы сделаем это завтра утром.
Нита стояла и дрожала. Дверь тем временем со стуком и щелчком закрылась. На несколько минут Нита задержалась на месте, восстанавливая дыхание, а затем взяла кусочек пиццы и вернулась в секционный зал.
Открыв дверь, она увидела, что парень в клетке сидит скрестив ноги и наблюдает за ней. Нита двигалась осторожно и, подойдя поближе, различила: пятна на его одежде – определенно засохшая кровь.
Положив пиццу достаточно близко к решетке, чтобы парень мог просунуть через нее пальцы и отщипывать кусочки, девушка тут же отпрянула назад, боясь, что с такого расстояния он может на нее наброситься. Вряд ли ему, прикованному цепью к клетке, которая прикреплена к стене, удастся что-нибудь сделать, но Нита все равно была осторожна.
Он посмотрел на пиццу и облизнул губы.
– Gracias[2].
– De nada[3], – ответила Нита, удивляясь, что хрипит.
Чувствуя себя неловко и не зная, что делать дальше, она долго стояла на месте. Лучше, конечно, разговаривать с ним, но Нита не хотела ничего знать об этом парне, если – точнее когда – ей придется его расчленять. Хотя она все равно чувствовала себя странно, давая ему еду и отходя в сторону…
Сейчас был тот самый случай, когда, казалось, нужно применить свои навыки общения. Но существовал ли этикет для такого рода ситуаций? Наверное, нет.
Парень просунул пальцы через решетку и отщипнул кусочек пиццы. Он не дотягивался руками до рта из-за наручников, поэтому, чтобы поесть, ему приходилось наклонять голову. Медленно прожевав кусочек, он внезапно застыл и просто смотрел на пиццу, не прикасаясь к ней.
«Может, ему не нравится пепперони?» – подумала Нита.
– Cоґmo te llamas?[4] – спросил он, все так же не поднимая глаз. Его акцент явно был аргентинским – звук «й» смешался со звуком «ш», поэтому последнее слово прозвучало как «шамас».
Но этот акцент можно было понять, в отличие от акцента Ниты. Ее отец родом из Чили, а она до шести лет жила в Мадриде, поэтому ее испанский превратился в бессмысленное сплетение двух акцентов. Иногда перуанцы в продуктовом магазине не могли догадаться, о чем она говорит.
– Нита. – Она замялась. – А тебя?
– Фабрисио, – тихо ответил он. – Фабрисио Такунан.
– Фабрисио? – недоверчиво переспросила Нита. – Это что, откуда-то из Шекспира?
Он вдруг поднял глаза на нее и нахмурился.
– Что, прости?
Нита медленно повторила, пытаясь говорить так, чтобы акцент был менее выраженным.
На этот раз парень понял. Он поднял брови, а когда снова заговорил, его голос слегка изменился – в нем стало больше любопытства и меньше грусти, испанская речь звучала мягко и едва слышно:
