До начала зверей - страница 22

Как и диадекты, эта странная лягушка-ящерица не была похожа ни на рептилий, ни на амфибий, но представляла из себя нечто среднее: она откладывала икру в воде, а вылупившиеся головастики обладали наружными жабрами, как самые примитивные амфибии, но при этом взрослые сеймурии вели исключительно сухопутный образ жизни. Обладая довольно совершенным, по меркам своих земноводных родичей, скелетом, они были неторопливыми, но крайне опасными хищниками, представляющими сущее бедствие для своих дальних родственников – мелких амфибий и примитивных рептилий. Похожая на большеголовую саламандру георгенталия или массивный тюринготирис, охотник на древних тараканов – все они значились в меню вечно голодной сеймурии, так что, будь эта зубастая бестия жива, молодая самка тамбакарнифекса, не говоря уж о дряхлом диметродоне, не рискнули бы на нее даже оскалиться!.. – однако прошлой ночью улыбок судьбы хватило не на всех, и наводнение, едва не утопившее одного и покалечившее другую, третьей переломило шею и бросило гнить под внушительным слоем песка и грязи. Если бы не диметродон, возившийся неподалеку, тело бы так и осталось в своей подземной камере, а в конце концов, возможно, донесло бы весть о своей гибели человечеству… но, увы, нашим зверообразным предкам было чихать на какие-то там окаменелости. Их интересовал лишь сегодняшний день, поэтому ножеобразные, загнутые подобно змеиным зубы тамбкарнифекса безжалостно вспороли шкуру сеймурии, добравшись до утробы, и вертевшийся поодаль диметродон смог лишь издать невнятный вздох, когда дивный запах окровавленных потрохов разлился в вечернем воздухе.

Обычно местные хищники кормились на рассвете или в первой половине дня, чтобы иметь в запасе несколько часов для лежания в теплом тенечке и неторопливого переваривания пищи. Вечером было «принято» лишь подъедать остатки прошлой трапезы, доводя желудок до состояния приятной раздутости – но вот голодной и изувеченной самке сейчас явно было не до хороших манер. На рассвете ее добычу вполне мог отнять другой, более крупный тамбакарнифекс, да и сама она нуждалась в пище прямо здесь и сейчас, а не в каком-то загадочном «завтра», так что она рвала и ела, ела и рвала, лишь время от времени брезгливо встряхивая головой, когда на зуб попадались кишки сеймурии, набитые забродившим содержимым. Ночь все сгущалась, расцвечивая тьму мириадами сияющих звезд, и по мере наступления прохлады движения тамбакарнифекса замедлялись – однако к тому времени, как она решилась отползти от туши и занять место для отдыха в тени скальной гряды, старому диметродону осталось лишь дообгладывать позвоночник, сдирая те немногие куски мяса, до которых не смогли достать зубы более крупного хищника. Если тамбакарнифекс мог лишь резать и отрывать, диметродону вполне по силам было разгрызать некоторые не слишком крупные кости, так что ему удалось кое-как набить живот, после чего от несчастной сеймурии остались лишь клочья шкуры да массивный череп, валяющийся на забрызганной кровью почве.

Еще один эудибам, неторопливой рысцой направляющийся к своему убежищу, промелькнул мимо, подхватив роющуюся в ошметках мяса одинокую многоножку, после чего, не сбавляя скорости, принялся подниматься на вершину осыпи, торопясь как можно быстрее достичь уютной и безопасной расщелины среди камней. Что касается старого диметродона, то его собственное логово – просто засыпанная мусором ямка на опушке небольшого хвойного леса – беспощадно уничтожила вода, и сейчас, устраиваясь на ночь, он мог рассчитывать разве что на кажущуюся безопасность между двумя большими камнями, кое-как скрывавшими его яркий «парус». В отличие от беззаботной рептилии, готовой прижиться хоть на голой земле, диметродон относился к выбору логова более придирчиво, и этот старик еще долго, долго не сможет найти подходящее место, чтобы назвать его «своим», так что, волей или неволей, придется ему какое-то время держаться рядом с тамбакарнифексом, как рассчитывая на то, что более крупный хищник отпугнет от его персоны возможных противников, так и лелея скромную мечту рано или поздно отведать-таки «запретного плода» – мяса из туши своего самого безжалостного врага.