– Были бы вы немцами – уже шарахнули бы по кабинке и руль-баранка мне, крещенному. А не остановлюсь – свои же шарахнуть могут. От избытка, так сказать, чувств, как говорит наш взводный, но по скатам. А со скатами теперь… Дешевле собственную голову под пули подставить. Вам бы в тыл, наверно, нужно, товарищи «самолетчики».
– Да теперь уже – куда угодно.
– Я что-то про самолет слышал – значит, в тыл.
– А вы куда?
– Сказано ж было, товарищ капитан, что к фронту. Мои хлопцы, считай, уже даже за передовой, на том берегу, в тылу у немцев, руль-баранка им в руки. Как ворвались на плацдарм – хуторок там небольшой возле каменоломен, на каменистой косе, длинной и кривой, что тебе турецкий ятаган, – так и остались.
– Вклинились, значит, в оборону противника?
– Вклиниться-то они вклинились, а что дальше? Надо бы туда еще войска подбросить, но уже откуда-то из второго эшелона, из резервов, потому что нашим, считай, идти уже некому. Какими-то силами надо и на этом берегу оборону держать, а больше половины хлопцев полегло. Кто на берегу упал, тому еще повезло: хоть похоронили. А половина батальона, считай, в реке осталась. Правда, за плацдармом этим тоже наши, из второго эшелона перебросили, но силенок, видно, маловато, потому и наших пока ни вперед не гонят, ни назад не отводят, второй линией держат.
– Но связь-то, связь с этим берегом, со штабом полка, дивизии… у плацдармников ваших есть?
– Связь должна быть. Полковые пауки-связисты к самому берегу провод тянули, по долине маскировали, в землю вкапывали, а по дну – на грузилах. Плацдарм там: каждому второму героя давай – и то скажут, что пожадничал.
– Мрачную картинку рисуешь, сержант.
– Что уж я сейчас вам рисую, это одно. А вот что там, на плацдарме, происходит – это видеть надо. Правда, тут тоже только утром начнут разбираться, да линию фронта хоть какую-никакую выстраивать. Двое суток непрерывные бои шли, палили из всего, что способно стрелять. А немец сюда еще и авиации нагнал, словно под Сталинград.
– И под Сталинградом бывать тоже приходилось? – уважительно поинтересовался Андрей.
– Приходилось, но уже когда Паулюса, фельдмаршала ихнего, окружали. Так что вроде и был, а вроде и не был. Хотя после войны, за махрой да самогонкой, конечно же буду врать, что в самом пекле сталинградском был. Сталиградцы теперь даже среди фронтовиков в особом почете.
– Приврать, это уж как водится…
– Слушайте, капитан, – обращался водитель к Андрею то на «ты», то на «вы», – может, мне лучше остановить своего ишачка, и вы назад пойдете? По колее, неподалеку от леска, да аккурат к нашим? А не поспеете, на обратном пути подберу.
Беркут уже понял, что самое разумное было бы сойти и отправиться в обратный путь, колеи свежей держась. Но что-то продолжало удерживать его в этой теплой и такой немыслимо уютной кабинке.
– Ладно уж, коль сели, будем ехать, – рассудил он. – И вам спокойней, и нам надежно, что теперь уже не потеряемся.
– Ну, смотрите, капитан. На вашем месте, я бы все добровольно в это пекло не лез.
– Что вы знаете о пекле, сержант, за своим рулем-баранкой сидя? – вздохнул Беркут.
– Оно верно, в атаки нам ходить не приходится, а с другой стороны, сколько вон по обочинам дорог таких рулятников, как я, покоится. Тут уж кому где выпало пасть. Эй, ефрейтор, – тут же крикнул он, приоткрывая дверцу. – Душу себе и все прочее не отморозил?!
– Нет пока.
