До смерти живы будем - страница 3
Обычные, как я, госпитализированные, не могли похвастаться столь интересными историями попадания в стационар. Замечательный врач, Николай Аркадьевич, не делил подопечных на «чистых» и «нечистых». Но, обладая хорошим чувством юмора, регулярно проходился насчёт «маленькой слабости» злоупотреблявших. Особенно он пикировался с Дядей Пашей, не прекращавшего даже после тяжелейшей трепанации черепа, злостных попыток «утолить жажду».
Шел февраль 1974 года. Из стоявшей на подоконнике радиоточки, с раннего утра до позднего вечера вовсю развенчивали и бичевали Александра Солженицина4, но больничная публика на это не особо реагировала, интересуясь более прозаичными материями.
У окна в моем ряду поместили Алика, студента авиационного института 4-го курса, перенесшего сложнейшую многочасовую операцию на головном мозге, вследствие полученной в драке проникающей раны черепа. Ситуация осложнялась тем, что травма приключилась накануне свадьбы, и Алик серьезно тревожился насчет опасных для либидо последствий, что было вполне объяснимо. Во время визитов его невесты, исключительно сексуальной внешности, все более-менее здоровые пациенты переворачивались на живот, дабы не выдать наглядного «мужского интереса».
Я страстно желал поскорее выписаться, опасаясь пропустить значительное число лабораторных работ и семинаров; просиживать вечера на отработках не хотелось. Доктор был настроен вполне оптимистично, но: «Положенные две недели тебе, Константин, придется отлежать!».
Ещё один «Госпитальер» – сосед «Олимпийца, старший преподаватель Военной Кафедры МАИ, выходя из Главного Корпуса, поскользнулся на опасном тонком льду и шарахнулся головой о ступени парадной лестницы. Диагноз «Contusio cerebri», существенно превосходящий по тяжести рядовое сотрясение мозга, предполагал продолжительное лечение. И подполковник прилагал максимум усилий, чтобы убедить врачей хотя бы выпустить его на Праздник 23 февраля, рассчитывая отгулять его в кругу семьи и армейских друзей.
Почти каждый обитатель палаты держался за свои привычки, как мог, без особой оглядки на временную смену места жительства. Дядя Паша на все запугивания Николая Аркадьевича о пагубных осложнениях, особенно для «мужского здоровья» и не только, при нарушении щадящей диеты №5 и, в частности, употребления алкогольных напитков, только веселился: «Да у меня уже полгода как на полшестого». И принудил жену, Марию Ивановну, тайком пронести в палату трёхлитровую кастрюлю тушёного мяса с картошкой и две бутылки портвейна «777». Составить ему компанию отважился только я, как позже выяснилось, без каких-либо вредных последствий для собственного здоровья. По сравнению с больничным меню домашний гуляш от Тети Маши показался блюдом высокой кухни. После того, как мы на пару схомячили всю кастрюлю под «вкусную запивку», организм Павла Ивановича, как говорится, закрепило. И закрепило наглухо.
Умудренный Николай Аркадьевич, предполагая подобное развитие событий и желая проучить «неслуха», строго-настрого велел всему медперсоналу отделения жестко отказывать тому в «послабляющих» средствах и процедурах.
Ещё к концу первой недели пребывания я наладил теплые «товарищеские» отношения с Оленькой, веселушкой – медсестрой, симпатичной блондинистой пышкой. Наслушавшись трёхдневных непрекращающихся завываний Павла Ивановича, я подкатил к своей подружке в ночное дежурство. После получасовых уговоров под медицинский спирт, она уступила домогательствам и выдала упаковку пургена. Дядя Паша употребил её целиком незамедлительно.