Четыре месяца назад жильцы, которыми Тина была очень довольна, съехали – обзавелись собственным жильем. И тогда она решила сделать ремонт с небольшими изменениями. Она собиралась из двухкомнатной квартиры сделать трехкомнатную. Давно об этом мечтала, еще родителям предлагала, но они отказались: им и так не было тесно, двух комнат и просторной кухни хватало вполне. Тина же рассудила так: есть у квартиры скрытые возможности, которыми грех было не воспользоваться. Небольшая прихожая вполне давала возможность оставить верхнюю одежду и переобуться. Вслед за прихожей находилось довольно бестолковое квадратное пространство площадью семь с чем-то квадратных метров. Один коридор из него вел на кухню. При кухне, кстати, имелся туалет с душевой кабинкой, что задумано было еще в стародавние времена, видимо для прислуги. А другой коридор, пошире, приводил в комнаты: одна налево, другая направо. Между ними находилась просторная ванная комната с туалетом. Тина задумала из кухни сделать еще одну спальню. А кухню разместить в том самом семиметровом продолжении прихожей. В пространстве, которое прежде занимал большой стенной шкаф, должна была поместиться кухонная стенка с плитой, раковиной, посудомойкой. Даже небольшой холодильник вписался в общий ансамбль. Круглый столик, четыре легких стула, красивый светильник – что еще нужно на кухне? Тем более, в отличие от прежних времен, на готовку много времени тратить не приходилось. Так и получилась вполне удобная и необычная трехкомнатная квартира на Кудринской. Три месяца ушло на ремонт, потом устранялись кое-какие недоделки. После греческих каникул Тина собиралась вплотную заняться поисками квартирантов. Она-то собиралась. Но Юра спланировал иначе, по-своему. Ну да, год замышлял. Только она почему-то была слепа и глуха. Слепа и глуха.
А теперь – вот… Кудринская вполне готова.
Они только переступили порог квартиры, из которой Тине предстояло исчезнуть навсегда, как позвонила Лушка. Отцу позвонила, как обычно, когда хотела предупредить, что останется где-то с ночевкой. Знала, что мать будет возражать. Отца уговорить было значительно легче.
– Лукерья звонит, у друзей хочет остаться, на, поговори, – протянул Юра трубку.
– Нет, – качнула Тина головой, – Не могу говорить. Пусть остается, где хочет. Завтра сам ей все скажешь.
– Мама не против, не делай глупостей, – как ни в чем не бывало попрощался отец с дочерью.
Тина, не разуваясь, прошла на кухню и взяла из холодильника бутылку воды, открыла и стала пить прямо из горлышка.
– Ты где хочешь лечь? – деликатно спросил муж.
– Знаешь, мне не до куртуазностей, – сказала Тина, – Я лягу, как обычно, в спальне. И ты можешь ложиться там же. Это ничего не значит. А сил на выкрутасы у меня нет. Лягу-полежу и поутру съеду.
Она вошла в спальню и вздрогнула: кто-то двигался слева от двери, у стены. Глянула – какая-то женщина смотрела на нее из тьмы. Комната была освещена уличными фонарями, и в этом зыбком свете бесстрашно и бесшумно шевелился чужой человек. Впрочем, Тине было все равно. Если кто-то затаился в ее спальне, чтобы расправиться с ней – пусть. Собственно, с ней уже расправились, остается только добить.
Она протянула руку к выключателю, сразу стало светло и все понятно. Зеркало! Ее любимое огромное венецианское зеркало отражало ее саму, хозяйку спальни. Бывшую хозяйку. Тина постаралась сосредоточиться и посмотреть, как она сейчас выглядит. Посмотрела – и не узнала себя. Чужой человек смотрел на нее из зеркальной тьмы. Глаза пустые, губы ниточкой, толстая – да, да, толстая, как это она раньше не видела! Вроде каждый день смотрелась, вроде нравилась себе, улыбалась своему отражению, подмигивала. Что у нее происходило со зрением? Только теперь видит она себя настоящую. Разве можно любить такую? И одета кое-как, без шика, а еще в гости в приличное общество ходила, и волосы повисли клочьями, и цвет лица серый.
