Солнце уже грело, но еще не было жарко. Мы шли в теплой и мокрой тени улицы. Маленькие лужи на политых тротуарах блестели, как осколки стекла.
Мы снова почувствовали себя взрослыми, шли неторопливо, хотя хотелось бежать. Когда мы пришли в горком, часы в Алешином кабинете пробили девять. Алеша сам только что пришел и перебирал на столе бумаги.
– Привет, профессора, – сказал он.
Профессорами нас прозвал Павел Баулин. Что он хотел подчеркнуть этим прозвищем, мы не знали и не допытывались. Нас вполне устраивало прямое значение этого слова, а к интонации, с которой оно произносилось, можно было не прислушиваться. Сам Павел с трудом окончил семь классов, пробовал учиться в физкультурном техникуме, но бросил. Он объяснял это тем, что не мог жить без моря.
– Вечером на бюро утвердили ваши рекомендации, – сказал Алеша и подвинул на край стола наши личные дела.
– Алеша, вечером к тебе придет Витькин отец, – сказал я.
– Зачем?
– Вынимать душу…
Алеша поднял со лба пряди длинных прямых волос, они сами по себе рассыпались на голове на две равные половины.
– Сопляки, – сказал он. – Где Аникин?
Я подозвал Алешу к окну. Витька стоял на другой стороне улицы и, конечно, лицом к афише того же Джона Данкера. Этими афишами был обклеен весь город, и я убежден, что в тот день Витька запомнил портрет короля гавайской гитары на всю жизнь.
– Витька! – крикнул я. Он оглянулся. – Посмотри, – сказал я Алеше, – любишь громкие слова говорить.
– Аникин! Иди сюда, – позвал Алеша.
Витька покачал головой и отвернулся к афише.
– Не пойдет, – сказал я. – Давай сами решать, как быть.
– Да-а-а, – сказал Алеша и вернулся к столу. – Положение… Главное, уже на бюро утвердили и Колесников одобрил… А что Виктор думает? Какое у него настроение?
– Думает то, что и думал. Решения пока не меняет.
– Тогда все в порядке. – Алеша обеими руками поднял наверх волосы. – Пусть Аникин-старший приходит. Я с ним буду разговаривать в кабинете у Колесникова.
– Погоди, Алеша. Ты же знаешь Витькиного отца. Зачем доводить до скандала? Сашка, выкладывай свое предложение.
Сашка сидел на диване и внимательно изучал кончик собственного носа. Я не помнил случая, чтобы Сашку надо было тянуть за язык. Такое с ним случилось впервые.
– Ты слышишь? – сказал я. – Выкладывай свое предложение.
– Алеша, ты нас знаешь, – сказал Сашка. – Люди мы скромные, за славой не гонимся. Но если мама прочтет завтра утром в газете, что ее сын – лучший из лучших и без него не может обойтись армия, она успокоится. Положим, не совсем. Но в доме можно будет жить. Это моя мама. А Витькин отец…
Алеше не нужны были подробности. Он был очень сообразительный и все понял. Как только он услышал слово «газета», он начал ходить по комнате и теперь уже стоял у двери.
– Молодцы профессора, – сказал он, не дав Сашке договорить. – Можете считать статью напечатанной. Ждите… Я – наверх.
– Постой, – сказал я. – Ждать нам некогда. Мы пойдем к Витькиному отцу. На всякий случай к пяти часам уйди из горкома. На всякий случай…
На улице было жарко. Я не помнил в конце мая такой жары. Думать на солнце – мало приятного. В голове у меня шумело, а утро только еще начиналось. Сашка сказал:
– Все в порядке. Алеша пробьет. Я всегда говорил: Алеша – голова.
– Витька, – сказал я, – ты доедешь с нами до Жени. Скажешь девочкам, что мы задерживаемся. Потом приходи на промысел. На глаза отцу не показывайся, пока не позовем. Понял?
