– Я могла бы дать ей только месяц, но, зная Калиста, не хватит… – Мара вздохнула, ощупывая нить. – Если подсобите, получится три. Был бы тут ещё Витус…
– Братец, как всегда, в делах, даже на праздник не пришёл, – запричитал Лешко, за что получил слабый подзатыльник от Иринея, который считал, что водяному, наоборот, не хватает ответственности в работе. – Ладно-ладно. Три месяца всяко лучше одного. Если их не хватит, то, думаю, и четыре не помогут. Наши силы всегда к твоим услугам, сестрица! – воскликнул он с шутливым поклоном.
– Кто ещё кому услугу делает.
Больше обращать внимания на ёрничание Лешко Мара не стала. Между пальцами зажав нить, тем самым выделяя натянутый участок, она обрезала её – и тут же зажала концы половинками яблок. В то же мгновение три потока прошли через грудь девушки: чёрный, словно сама ночь, зелёный, как листва, и мерцающий в свете огоньков, будто вода. Мара произнесла заговор, а когда закончила, на месте разреза появился узел.
– Теперь нужно оставить её здесь на три ночи. Лучше быть рядом, когда она очнётся, чтобы объяснить происходящее. Лех, раз затея твоя, то и наблюдать тебе. – Мара строго посмотрела на брата, который с беззаботным свистом отвёл взгляд. – Лех… – с нажимом протянула она.
– Хорошо-хорошо, я прослежу, – согласился он, отмахнувшись. – А теперь давайте вернёмся на праздник. Как бы Калист нас не хватился.
– Если бы Калиста правда могло наше отсутствие взволновать, с девушкой сейчас не пришлось бы возиться, – с печальным вздохом возразил Ириней. – Но Стефанию твоё отсутствие обеспокоить может, потому правда лучше вернуться.
Мара напоследок кинула взгляд на девушку. Ни один бог не ответит, кем её теперь считать: силой Мары у неё сохранился человеческий вид и человеческая душа, но на самом деле она была мертва; в глазах людей – самая настоящая нечисть, в глазах нечисти – человек. Незавидная участь, но для всех троих важнее был брат, чем очередная утопленница.
Проснувшись, Дагмара поняла, что лежит на земле. От ночного холода тело ощущалось слегка онемевшим и не слушалось. Она села. Странно, что одежда была такой грязной. Ещё страннее, что она уснула под яблоней, а рядом не оказалось ни корзины, ни серпа. Неожиданно ей стало очень страшно. Дагмара даже не обратила внимание на тонкую улыбку молодой луны, что смотрела с неба, а ведь уходила она в день новолуния.
«Матушка сказала до темноты вернуться… Ох, попадёт мне за то, что слова не сдержала».
Матушка человеком была хорошим, но очень уж строгим. Настолько, что Дагмара ни секунды не сомневалась, что надо поторопиться домой, несмотря на темноту. Сейчас ей куда страшнее было ещё дольше оставаться на поляне, ещё сильнее задержаться в лесу, чем в потёмках идти через болота. А ведь раньше она всё равно предпочла бы дождаться утра… Только ли страх так сильно повлиял на здравомыслие?
Дагмара вскрикнула, когда рядом вспыхнули огни, и со всех ног помчалась с поляны. Нет-нет-нет, она не может больше оставаться в этом жутком месте! Казалось, что из кустов и древесных крон неотрывно следит множество глаз, что тени шепчутся за спиной, а крючья чьих-то рук-ветвей жаждут схватить.
Она была так поглощена страхом и бегом, что не заметила, как преодолела болота, как порвала местами юбку, напролом прорываясь через кусты, как покинула лес. Дагмара не чувствовала ни усталости, ни боли. Она замедлилась, только когда заметила впереди тёмные, спящие дома.
