Добрачные сексуальные практики в русской традиционной культуре - страница 11

адьбах». 39

Как видно после хороводов и игрищ, «девушки и мужчины, побравшись за руки, прыгают попарно чрез огонь. Если при скакании не разойдётся пара, то это явная примета, что она соединится браком».40

«В Рязанской и Тамбовской губерниях праздник Ярила совершался в день Всех Святых или на другой день Петрова дня, во Владимире на Клязьме – в Троицын день, в Нижегородской губернии – июня 24-го, в день ярмарки, в Твери – в Первое воскресенье после Петрова дня. Здесь девушки и парни собирались плясать и веселиться. Матери охотно отпускали своих дочерей на это гулянье «поневеститься». Женихи высматривали невест, а невесты – женихов, но, однако, случались и дурные последствия от поневестыванья. Во время разгула дозволялись обнимания, целования, совершавшиеся под ветвистыми деревьями».41

«Очевидно, что «дев растление», которым сопровождались эти игрища, было жертвою в честь языческих божеств. Нужно думать, что вначале девушки не только могли являться на эти игрища, но и обязаны были к тому. Последнему предположению нисколько не противоречит то обстоятельство, что на этих игрищах заключались личные браки». 42

Из всех подобных описаний, которые встречаются в этнографической литературе, можно сделать вывод, что никаких признаков массовых купальских оргий мы не наблюдаем. А «растление дев» и, в целом, молодёжи, о котором так сокрушалась русская православная церковь заключается в прыжках через костёр, песнях, танцах, купаниях в реке голыми, хороводах и многочисленных игрищах с поцелуями и со сменами пар. И всё это было направлено на создание пары и последующее замужество.

А ведь из всех праздников Купала наиболее страстный в своей сексуальности.

«Цикл празднеств летнего солнцеворота начинался в день Аграфены Купальницы (день памяти св. мученицы Агриппины; 23 июня / б июля) и продолжался до Петрова дня (29 июня /12 июля), а его кульминацией был Иванов день (день Ивана Купалы; 24 июня / 7 июля), который считался «макушкой лета».

Эти дни отмечали как праздник природы, которая к этому времени достигает высшей точки своего расцвета. После дня Ивана Купалы её буйство постепенно «идёт на убыль»».43

«В троицко-купальском цикле (в отличие от Святок не столь тесно связанном по происхождению с культом предков) эротический элемент, как мы увидим в дальнейшем, обнаруживал себя прежде всего в проводных ритуалах, состоящих в изготовлении и последующем уничтожении обрядового чучела. Иными словами, сквернословие и вольное поведение и здесь зачастую соотносились именно с областью смерти, пусть даже символической. Что же касается специально купальской обрядности, то в ней эротический элемент органично вплетался в общую вседозволенность праздничного времени, когда люди, природа и потусторонние силы как бы объединялись в своём стремлении нарушить принятые нормы, воплотить невозможное и реализовать несбыточное (ср. в этом смысле бесчинные забавы молодёжи, поверья о разгуле нечистой силы, цветении папоротника, разговорах домашних животных и т. п.).

И ещё на одно обстоятельство обратим внимание. Эротические забавы и непристойное поведение практически всегда были связаны (во всяком случае – во временном плане) с ритуалами, посвящёнными матримониальной тематике, с любовной магией и гаданиями о супружестве. Таким образом, эротический «сюжет» обряда или обрядовой песни как бы на деле (пусть даже в самых крайних формах) реализовывал желаемое и вместе с тем создавал прецедент, следование которому (в отличие от