Добро побеждает любовь - страница 9




Грюндих был невероятно раздосадован тем, что его идиотская сущность вышла наружу, оттого ходил в расстройстве целыми днями и в результате напутал при составлении собственного расписания. Как следствие, однажды утром обнаружил, что сам себе поставил лекцию по космологии и политике на одно время.

Однако же, согласно твёрдому убеждению Грюндиха, вести разговоры о политике мог и идиот, потому Грюндих-гений смело делегировал задачу Грюндиху-тупице.


Лекция имела столь оглушительный успех, что Грюндиха стали приглашать на все социально значимые мероприятия. Вскоре оказалось, что Грюндих одинаково хорошо разбирается не только в политике, но и в социологии, философии, мифологии древних викингов, разведении кроликов и акушерстве. Всё, о чём бы он ни говорил, он преподносил с такой завидной уверенностью, что зрители слушали открыв рот и внимали каждому слову мэтра.

Талант заметили за пределами университета. Уже через неделю ни одно заседание городского совета не обходилось без его видения перспектив городского озеленения или планов по оптимизации дифференцированного налогообложения.

Умный Грюндих был рад, что глупый активно занимается гражданской деятельностью, то есть не путается под ногами. Однако же уже скоро харизма Грюндиха-идиота выросла настолько, что им двоим уже было не поместиться в университетских покоях, и умный Грюндих вынужден был жить в кладовке, лишь изредка показываясь на свет, чтобы перекусить.


Дабы моё нахождение в архивах и в стенах университета в целом не вызывало вопросов, Грюндих оформил меня в штат в качестве преподавателя. Безусловно, преподаватель, ничего не преподающий, через некоторые время начал бы вызывать подозрения, а я не знал, сколько времени мне понадобится на изучение университетских архивов. Грюндих хоть и считал меня профессором по детерминизму, сам-то я не забывал, что являюсь специалистом широкого профиля, то есть полным профаном.

В один из дней Грюндих представил меня преподавательскому составу. В основной массе своей это были седые, пропахшие средством от моли толстячки, питавшиеся чужими мыслями, неустанно пережёвывавшие чужие идеи и отрыгивавшие собственные трактовки чужих озарений. На сотню таких паразитов находилась одна светлая голова, однако в авторитетных кругах даже самая светлая голова способна поникнуть и начать пахнуть средством от моли.

На этом фоне я скоро заслужил особый статус. Так как ни в каких науках, кроме лжи, я особо не разбирался, я ходил всюду гусем, тыкал пальцем, вставлял своё слово в каждый разговор и потому слыл глубоким человеком и интересным собеседником.

А так как многое из того, что я говорил, в силу моей откровенной необразованности в вопросе, зачастую шло вразрез с накопленными человечеством за тысячелетия истории науки знаниями, меня считали учёным новой формации с идеями, опережающими своё время.

Так, например, во время своего диспута в столовой с профессором Зададюной я отверг существование недавно открытой фиолетовой материи, аргументируя это тем, что, в отличие от тёмной материи, фиолетовую никто не видел. А когда Зададюна, краснея от возмущения, ткнул мне под нос расчёты, призванные доказать мне мою неправоту, я с негодованием разорвал на глазах у всех голограмму испещрённых цифрами и формулами листов. А что мне оставалось – не читать же их в самом деле?!

Ставший свидетелем инцидента ректор университета вечером вызвал меня к себе. В доверительном разговоре он предложил мне написать какой-нибудь научный труд, который предлагал за немалые деньги купить у меня, дабы опубликовать под свои именем, что, как он надеялся, поможет его карьере в свете грядущих перевыборов.