– Это не она, а я шить собралась. Она же тяжелая, давай, я тебе помогу. Вдвоём легче.
– Не-е. Я донесу!
А потом мы все вместе поехали на её первый в жизни концерт в родное село деда Михаила – Кимильтей. Там случился какой-то праздник, деду позвонил глава сельской администрации, сказал, что они своими силами готовят вечер и концерт, и попросил привезти для молодёжи какой-нибудь хороший фильм. Дед думал недолго, всем тогда хотелось посмотреть «Великолепную семёрку».
Был хороший, тёплый, солнечный день. Дед взял меня, бабу Мотю и Любку, Больше всего обрадовалась этой поездке баба Мотя, сказав, что она не была в Кимильтее тыщу лет, и начала перебирать, кто из её бывших подружек ещё жив. Затем решила, что лучшего повода для дебюта трудно придумать, и попросила, чтобы Любка перед показом кинофильма со сцены спела несколько песен. А дальше начались нешуточные приготовления: во что одеться, куда надо обязательно зайти, ну, конечно же, к родителям на кладбище, какие гостинцы и подарки надо приготовить. Любка загоревала, ей было стыдно идти в одёванном платье. Она выпросила у матери кусок светло-голубого ситца и показала его бабушке. Та полезла в комод, отыскала белую кружевную ленту, приложила её к материи, достала выкройку, что-то прикинула прямо на Любке, пометила мелом и тут же на столе раскроила. И та умчалась к себе шить обнову. Когда она уже при полном параде зашла к нам, я, конечно, был поражён, поглядев на неё, в новом, только что сшитом голубом сарафане, она, действительно, как сказал дед, выглядела богатой невестой.
– Правда понравилось? Нет, ты не увиливай и не молчи, а говори правду, – всё ещё не верящим голосом спрашивала она и смотрела то на меня, то на бабушку. Ей хотелось немедленного подтверждения. Да, платье было удачно скроено и хорошо сшито, но ещё удачнее была скроена она сама! И я вдруг подумал, что она гораздо старше меня, может, на целую эпоху. А я-то всё ещё пребываю на таинственном острове и играю в Робинзона. Честно говоря, такого перевоплощения от неё я не ожидал, она это почувствовала, и мне показалось, что Любка задрала нос и даже изменила походку. Но, видимо, это ещё не всё. Накануне дед решил провести у себя в доме генеральную репетицию и даже достал спрятанную в чулане балалайку.
– Под этот инструмент я маршировал по улице, когда с учений возвращался кавалерийский полк, – гордо сообщил он. – Командир полка показывал мне место впереди оркестра, и, когда проходили мимо церкви, оркестр замолкал, давая мне несколько секунд для сольного исполнения.
– И что же ты играл? – заинтересовалась бабушка.
– Марш Преображенского полка, но чаще всего «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…
Я смотрел на деда и неожиданно для себя увидел другого человека, в глазах, как отблески далёкого пожара, замелькали огоньки. Он выпрямил спину, расправил на груди гимнастёрку, и показалось, что сейчас он пойдёт вокруг обеденного стола торжественным шагом.
– Ну, что вы там – выбрали? Я готов! – отчеканил он, поглядывая на бабушку.
– Раз готов, то для поднятия настроения сыграй нам «Подгорную».
На другой день, после обеда, я загрузил коробки с «Великолепной семёркой» в дедовский «москвич», и мы с нарядной Любкой сели на заднее сиденье, а баба Мотя устроилась рядом с дедом. Дед был чисто выбрит, от него за версту несло «Шипром». Для такого дела он даже взял на всякий случай свой праздничный белый китель, который баба Мотя укрыла в тряпичный чехол. Побибикав высыпавшей с ямщиковского двора детворе, мы тронулись в дальний путь. Но в действительности он оказался не таким уж и дальним. Через час свернув влево с основной, идущей в город, дороги, мы уже через деревянный мост въезжали в Кимильтей. Село было разбросано по берегам небольшой речушки Кимильтейки. Миновав мост, мы проехали на пыльную, кой-где присыпанную речной галькой площадь, сбоку и чуть вглубине которой за сваренным из арматуры металлическим забором особняком возвышался каменный, с заложенными кирпичём с остатками былой фигурной лепнины полукруглыми окнами, крытый серой жестью сельский клуб, неподалеку от которого, точно они тоже были приглашены на просмотр фильма, свободно прогуливались коровы. Посигналив им и тем самым как бы давая знать, чтобы они уступили дорогу машине, дед Михаил подъехал к парадному входу, на крыльце которого, ожидая киносеанса, толпились принаряженные селяне, и вновь посигналил.
