Раздались смешки.
– Это не относится к теперешнему делу, – заметил Ярослав, – но я давно говорю вам, новгородцы – мне нужны добровольцы для поддержания порядка на улицах после заката. Я не могу им платить – никаких средств не хватит! Нужно, чтобы каждый дом выделил хотя бы одного воина. Кольчуга, сверд, да факел – много ли надо! Чтобы хоть до полуночи можно было из крога домой, с торга в крог. Третьего дня меня самого чуть не ограбили. Еще светло было, я возвращался с Подола в детинец. Выбежали какие-то двое, вот с такими вот мордами…
Присутствующие засмеялись. Хелье смеялся вместе со всеми.
– И что же? – полюбопытствовал кто-то.
– Пришлось кладенцом помахать, отступая, – признался князь. – Счастье еще, что кладенец при мне оказался. Ну так вот. С варангами мы уж как-нибудь поладим. А с Киевом не получится. Меня в детинце дожидаются посланцы с грамотой. Двадцать тысяч сапов годовых платили мы? Да. А теперь Киеву понадобились все сорок.
Волна ропота поднялась, прокатилась, усилилась, стихла на мгновение.
– Ну и прощелыга этот Владимир! – выразил кто-то в образовавшейся полу-паузе.
Тут же все притихли. Все-таки Ярослав – сын Владимира. Еще обидится!
– Только ли Владимир, – нарочито удрученно сказал Ярослав. – Если бы только Владимир! – он покачал головой. – У Владимира есть советники. Их много. А за советниками стоят киевляне. Неужто Владимир снимал бы с нас, новгородцев, последнюю рубаху без одобрения киевлян? Все платят – Муром, Ростов, Смоленск, даже Полоцк! Но больше всех – Новгород. А чем киевлянам не жизнь? Им при таком раскладе сеять-жать не надо. Все, что надо, купят – на наши с вами деньги, дети мои.
Опять все загудели и зароптали.
– У них нынче народу больше стало, – объяснил Ярослав, не прося слушающих умокнуть, но вместо этого просто перекрывая шум великолепным командным баритоном. – Вот и желают они…
– Проклятые ковши!
– … дань удвоить!
Теперь все говорили одновременно, возмущаясь и доказывая друг другу то, с чем и так были согласны.
– Какой же выход? – воскликнул кто-то.
Задним числом Хелье вспомнил, что уже слышал этот голос – в начале речи Ярислифа. Неужели только я один это заметил, подумал он. Впрочем, я ведь свежий, приехал вчера. А ярислифовы спьены наверняка из тех же купцов, к ним привыкли, вот и не замечают, что реплики подаются одними и теми же людьми. Впрочем, может быть я слишком подозрителен. Мне это все говорят – подозрителен ты, Хелье. И Матильда говорила. И пока я тут слушаю все эти речи да толкусь среди купцов, она там в Киеве с греком.
Ярослав поднял руку. Стихло.
– Есть выход, – сказал он. – Один-единственный. Но чтобы им воспользоваться, друзья мои, нужно вам стать за меня горой. Перед всеми. Перед Киевом. Перед варангами. Даже перед Константинополем. Не только вы, но и простые ремесленники, и смерды, и духовенство наше – все должны быть со мною единое-целое! Тогда будет выход.
– Какой? – настаивал тот же голос.
Ярослав выдержал торжественную паузу.
– Независимость, – произнес он с оттенком небрежности. Мол, я знаю, что вы все равно не согласитесь, так хоть подумайте.
– Независимость?
– От кого независимость?
– Когда независимость?
Ярослав улыбнулся. Снова все притихли.
– Есть Киевская Русь, – сообщил он и подождал, чтобы все присутствующие представили себе – есть она, Русь Киевская, ненавистная. – И есть Новгородский Славланд.
Молчание.
