– Сам пойдешь, – спросил один из них, – или тебя волочь?
Будь теперь июль, Хелье бы попытался – пробежать десять шагов до воды, прыгнуть, и проплыть под водой столько, сколько смог бы, а там – пусть стреляют. Но был март, и был вечер, и было холодно, и помнилась Балтика. Ратники глядели на него, держа в руках факелы.
– Сам пойду, – с тоской отозвался Хелье.
Кружным путем они привели его в детинец, втолкнули в какую-то пристройку, сарай, возле терема, захлопнули и заперли дверь.
В углу, успел заметить Хелье, было сено. Ощупью он добрался до сена и сел.
Прошел час, затем второй. Взошла луна, лунный свет влился сквозь щели в наружной стене. Хелье нехотя поднялся и без особого энтузиазма исследовал стены, пол, потолок, и дверь. Как он и ожидал, вариантов побега было немного, и все они предполагали наличие у пытающегося бежать какого-нибудь орудия – клина, сверда, ножа, топора. Люди, способные не выпускать тебя из виду в течении целого дня уж позаботятся, чтобы место, где они тебя до поры до времени оставили, было надежным.
Хелье снова сел и стал ждать. Прошел еще час. Наконец дверь отворили.
Вошли двое, один из которых внес зажженный факел и тут же воткнул его в стенное крепление. Был он доброго роста и крепкого телосложения мужчина с длинными, вроде бы каштановыми, волосами и мрачным взглядом. Тонкие губы сжались, глаза оставались спокойными.
Второй визитер оказался самим Ярислифом.
– Поговорим? – предложил Ярислиф, останавливаясь посреди помещения.
– Надо бы, – согласился Хелье, вставая.
– Как тебя на самом деле зовут и зачем пожаловал ты в Новгород? – спросил конунг.
– Зовут меня Хелье, конунг. А приехал я по поручению конунга шведского Олофа. Мне нужно говорить с тобою наедине.
Ярислиф склонил голову вправо.
– Плохо, – заметил он. – Лучше сразу скажи всю правду.
– Я говорю правду.
– Нет. Правда то, что ты приехал по поручению, а также, возможно, что тебе нужно видеть меня наедине, и желательно, чтобы в этот момент у меня не было сверда, а у тебя был бы. Поручение дал тебе вовсе не Олоф Шведский, который прислал бы обыкновенного посла с охраной, и зовут тебя вовсе не Хелье, хотя по-шведски ты говоришь чисто.
– Как это – не Хелье?
– Так. Хелье с такой мордой не бывают.
– Что такого в моей морде! – возмутился Хелье.
– Ничего особенного. Не обижайся. Но не шведская у тебя морда. Смоленская. Поэтому думается мне, что послал тебя не Олоф, а кто-то другой. Возможно, женщина. Возможно, очень молодая. Возможно, родовитая.
Хелье был возмущен до глубины души. Он хотел этого разговора, он не собирался врать или скрывать что-либо, он прибыл в Новгород, чтобы поговорить с Ярислифом о дочери конунга! Почему ему не верят? При чем тут смоленская морда?
– Как видно, ты не собираешься мне ничего рассказывать, – предположил конунг.
– Собираюсь. Хорошо, не хочешь наедине – не надо. У Олофа есть дочь, зовут ее Ингегерд, ей пятнадцать лет, и Олоф хочет, чтобы ты взял ее в жены.
Ярослав усмехнулся.
– И он послал именно тебя именно об этом мне сообщить?
– Да! Он предпочитает тебя Олафу Норвежскому, который хочет на ней жениться.
– Предпочитает?
– Он предлагает ее тебе.
– Точно мне? Не Папе Римскому?
– Не веришь – не надо! – огрызнулся Хелье, отворачиваясь.
Эка нескладно врет, подумал Ярослав. Молодой какой, совсем мальчик. Ну и стерва сестренка моя. Никого ей не жалко.
– Житник, – обратился он к подручному. – Поговори с человеком наедине. Узнай у него, чего именно добивается сокровище наше Марьюшка. А я покамест пойду полякам грамоту напишу.
