* * *
У вас есть недостатки? У меня есть. Словоохотливостью грешу.
Нет, журналист должен быть коммуникабелен и общителен, но не более. Я же мало того, что охотно отвечаю на вопросы и задаю их сам, так еще и с легкостью могу забыть на некоторое время, где именно нахожусь и с кем говорю. Проболтаться не проболтался, но объяснять разительную перемену в поведении Мишки Власова, ставшего после госпиталя и лечения шибко грамотным и ученым, мне пришлось не только господам офицерам, но и солдатам, прячущимся от мороза в землянках, неплохо устроенных внутри. Лучина освещает стоящее в углу сооружение, напоминающее камин, по стенам развешена солома, под ногами доски, умело сколочены нары – это Иваныч подсуетился. Сам хозяин жилища уже приготовил по такому особому случаю сибирский чаговый чай с березовыми почками и теперь вместе с другими слушает мой рассказ. Диалог получается, прямо скажем, занятный:
– …Делать там особо нечего, – объяснял я, – вот и читаешь газеты.
– Ты ж отродясь читать не мог, – удивился Акимкин – крепко сложенный бородач с рябой шевелюрой и маленькими, постоянно бегающими глазками.
– Научился, – не сдаюсь я. – Дело нехитрое.
– Ишь ты. Скоро больно. Меня вон дьяк наш в школе не один годочек за уши драл, грамоту вдалбливал, а тут раз, и грамотный – не бывает так.
– Ну, чего, чего пристал к мальчонке-то! – вступился за меня Гойда. – Сказано тебе – выучился… Ты, Миша, на Акимкина не обижайся. Он потому злой такой, что ефрейтором не стал.
– Почему не стал? – поинтересовался я.
– А потому, – начал объяснять Гойда. – Недавно в ночь к немцам в одиночку слазить вздумал. Слазил и вроде бы даже языка взял у них, да вот беда: не донес. Немцы всполошились и давай бить из пулемета. Акимкину ничего, выкрутился, а немцу конец – пуля голову пробила. Так и остался наш Акимкин без ефрейторских лычков…
– Ужо погоди, придет время, не только лычки, а и крест добуду! – В голосе Акимкина зазвучала злоба. – Дай только срок. Просто немец тогда больно жирный попался. Не дотащишь хряка такого, тяжеленный, гад. В другой раз управлюсь. Выберу немака полегче, малость подколю, чтоб не брыкался, и притащу.
– Притащишь, как же. – Гойда усмехнулся. – Э, нет, брат, с немчурой намаешься. С австрияками, наверное, полегче будет.
– А то, – со знанием дела подтвердил Федор Курносов – еще один бывалый солдат, каким-то образом успевший повоевать на соседнем «австрийском» фронте. – Австрияк, он пужливый. Ты только вдарь по нему как следует, он руки вверх сразу тянет.
– А мадьяры как? – спросил Гойда. – Сдаются?
– Эти навроде наших цыган будут. Наскакивают жестко, а чуть задело, от раны плачут как бабы. То ли дело немец. Этот не прост, в плен не сдается и все наперед обсматривает. По четыре консервы в ранце таскает, запасливый. Да и раненых наших добивает…
– Про то, добивают ли германцы, меня спроси! – сквозь зубы процедил Акимкин. – Еще как добивают, сволочи!..
И вновь я стал свидетелем и участником нового спора, прерванного одиночным выстрелом. Никто из сидящих в землянке на него особо и не отреагировал. Произошла вполне бытовая для фронта ситуация: какой-то молодой солдат прострелил себе ногу. Может быть, нервы не выдержали или что-то еще, не знаю. Солдата унесли на носилках, но, скорее всего, поставят к стенке по закону военного времени за самострел.
Вот такое начало службы у меня получилось, а уже через пару дней эта служба, как и жизнь, могла в один миг прерваться, и произошло бы это, в общем-то, по моей лишь вине.
