И смеётся, да так задорно, что даже голову назад закидывает.
- Башмаки твои в предбаннике стоят, печорка, а я пошла. Дел невпроворот. Некогда мне тут с вами хороводиться...
8. 8.
За Бьорком я плетусь по узким каменистым улочкам притихшая и злая. Фантом его грубоватой ладони до сих пор тавром горит на нежной коже груди, заставляя дрожать от возмущения и неловкости. Сплетает чувства в гремучий клубок. Если бы я была дома, я бы на него сейчас наорала, наверно матом, наверно ещё как-нибудь обозвала, популярно объяснив, где проходят мои личные границы. Но я не дома, и потому я только губы кусаю, сдерживаясь, и сверлю мускулистую гибкую спину ярла пылающим взором.
Я не знаю, как это остановить...Я ему не игрушка!
Сам Бьорк, кажется, совсем не замечает моего негодования, полностью погрузившись в свои мысли. Обычный для него скорый шаг, суровая молчаливость и полное игнорирование моей полыхающей яростью персоны. Мы бредем всё выше по улочкам, постепенно поднимаясь на зеленый живописный склон, обустроенный горными террасами местных фермеров. Идти гораздо легче благодаря обретенной наконец обуви, но подъем в таком темпе все-таки даётся мне тяжело, и я начинаю дышать шумно и часто, раздраженно вытирая вновь побежавшие по только что вымытой шее капельки пота.
- Долго ещё, Хотборк? - не выдержав, интересуюсь, когда мы огибаем последнюю неказистую хижину на склоне и сворачиваем в пролесок.
- Нет, - только и бросает ярл, не утруждая себя подробностями.
Я показательно тяжко вздыхаю и топаю за ним дальше. Пыльная дорога постепенно перетекает в узкую тропинку, змеей вьющуюся в светлом лесу, украшающем горный склон. Платье то и дело цепляется за тянущиеся ко мне кустарники, тонкие ветки деревьев норовят хлестануть по лицу, камешки под ногами срываются, весело скатываясь по наклону.
"Не долго" Хотборка явно отличается от моего...
И вот, когда я уже готова повторить свой вопрос, тропинка наша совершенно неожиданно упирается в черную от времени неказистую избушку без окон, обнесенную косой изгородью.
Бьорк уверенно шагает к приоткрытой двери и громко стучит.
- Госпожа Вейла, это Хотборк. Вот...девчонку привел...
- Входи, сынок, - доносится скрипучее изнутри.
Бьорк тут же толкает дверь и отступает, предлагая мне войти первой. Внутри у меня сжимается от укола волнительного предчувствия, и я, затаив дыхание, делаю шаг в темноту.
***
В избе на поверку оказывается не так уж мрачно... Наступающие из углов черные тени разгоняют три толстых оплывших свечи на грубо сколоченном столе, стоящем прямо посередине хижины в одну комнату. Вокруг стола две скамьи. Небольшой очаг в глубине комнаты для топки по-черному. Напротив него настил с наваленными шкурами, отгороженный от общего пространства отодвинутым сейчас холщовым отрезом ткани. Кованый сундук рядом и полки...Бесконечное количество полок, под завязку заставленных всякими горшками и склянками, кувшинами и мисками, непонятно чем заполненных. Пучки засушенных трав, гирляндами свисающие с потолка, довершают картину.
Я торопливо обвожу глазами хижину, составляя представление о жилище Вейлы, и останавливаю взгляд на самой ведьме. Вейла стара, очень. Седая как лунь, высохшая, с почти бесцветными глазами и лицом, испещренным глубокими морщинами. И вместе с тем в твердости её блеклого взгляда такая сила, что я замираю под ним, словно кролик при виде удава.
