Только Арриэтта переживала напрасно: Хомили, которая дома всегда боялась предстать перед посторонними в грязном фартуке, не растерялась. Вспомнив роль женщины-измученной-до-предела, она добавила к ней образ страдающей-но-не-будем-сейчас-об-этом и сопроводила всё это новой улыбкой, бледной, но отважной, и – с той же благой целью – вытащила из пыльных волос две последние шпильки.
– Люпи, бедняжка, сколько здесь мебели! Кто помогает тебе вытирать пыль? – картинно закатив глаза, произнесла Хомили и, чуть покачнувшись, рухнула на стул.
Все бросились к ней, как она и ожидала, принесли воды, помогли умыться и ополоснуть руки. Хендрири, глядя на неё полными слёз глазами, пробормотал:
– Бедняжка! Уму непостижимо, как столь хрупкое существо смогло столько вынести…
Потом, когда гости немного привели себя в порядок, все уселись ужинать. Ели в кухне, которая хоть и разочаровала Хомили, зато там горел настоящий огонь. Плитой служил большой чёрный дверной замок. Угли помешивали через замочную скважину, а дым, как объяснила Люпи, уходил через систему труб в дымоход коттеджа. Много места занимал длинный белый стол, роль которого выполнял наличник двери гостиной, покрытый белой эмалью и разрисованный незабудками, который крепко держался на четырёх огрызках карандашей, поставленных так, что грифели попадали в отверстия для шурупов и их кончики чуть возвышались над поверхностью. Один из карандашей оказался чернильным, и гостей предупредили, чтобы до него не дотрагивались, иначе испачкают руки.
На столе было множество разнообразных блюд, как настоящих, так и муляжей. Пироги, пудинги и консервированные фрукты Люпи приготовила сама, а гипсовую баранью ногу и блюдо с такими же пирожными позаимствовала в кукольном домике. Между тарелками нашли своё место два графина зелёного стекла, три настоящих широких стакана и чашки из желудей.
Разговоры, разговоры, разговоры… Арриэтта ошеломлённо слушала, пока наконец-то не поняла, почему их ждали.
Похоже, Спиллер, обнаружив, что пещера опустела, обитатели ботинка исчезли, как и сам ботинок, собрал их пожитки, побежал к юному Тому и всё ему рассказал. Люпи стало нехорошо, когда они упомянули имя мальчика, и ей пришлось выйти из-за стола. Она немного посидела в другой комнате на хрупком позолоченном стуле, поставленном в дверном проёме – «на сквозняке», как она сама сказала, – обмахивая своё круглое красное лицо пером жаворонка.
– Мама всегда так – стоит упомянуть человеков, – объяснил старший сын Люпи. – Бесполезно говорить, что он и мухи не обидит!
– Этого нельзя знать наверняка, – мрачно возразила Люпи со своего стула в дверном проёме. – Он уже почти взрослый, а они, говорят, именно в этот момент становятся опасными…
– Совершенно верно, – поддержал Люпи Под. – Я и сам им никогда не доверяю.
– О, как вы можете такое говорить! – воскликнула Арриэтта. – Вспомните, как Том буквально вырвал нас из лап смерти!
– Как это вырвал? – взвизгнула Люпи. – Ты хочешь сказать, что он брал вас руками?
– Разумеется, – пожала плечами Хомили и хохотнула, без остановки гоняя шарик малины по своей скользкой тарелке. – Ничего особенного.
– Даже представить страшно! – слабым голосом произнесла Люпи. – Надеюсь, вы меня извините, но мне надо пойти и прилечь… ненадолго.
Когда она подняла своё пышное тело с крошечного стульчика, тот покачнулся, и Хомили, которой сразу стало лучше, как только Люпи ушла, спросила совершенно нормальным голосом:
