Николай через несколько лет понял, что прогадал. Ему надоело таскать тяжелые баулы и часами стоять и в жару и в холод на барахолке, торгуя вещами. Раньше он навещал дочь два—три раза в год, а теперь зачастил. Приносил гостинцы, водил Женю в кафе—мороженое и в парк на аттракционы. Женя, милостиво приняв подарки, съев несколько порций мороженого и откатавшись на каруселях и качелях, под благовидным предлогом старалась поскорее ускользнуть от отца, чтобы не слышать его нудных речей: «Женя, я люблю тебя, доченька. Ты же хочешь, чтобы мы всегда были вместе: ты, я и мама. Семья должна жить вместе. Мы будем ездить на дачу, ходить в лес. Я буду маме помогать и тебе тоже. Ты скажи маме, что очень хочешь, чтобы я вернулся. Сделаешь это, доченька?» Женька буркала: «Да» и убегала.
Потом Николай, решив, что почва достаточно подготовлена, пришел к Ирине, клялся в любви, каялся в своей роковой ошибке и просился домой. Но Ирина высмеяла его и прогнала. Николай обозлился и хотел через суд разделить профессорскую квартиру. Но знакомые адвокаты Ирины Георгиевны легко доказали необоснованность его требований. Николай обиделся, успокоился и перестал приходить.
Изредка звонил дочери и на день рождения дарил подарки. Алиментов не платил. Но сейчас в его деньгах нужды не было. Но тут, буквально две – три недели назад, когда они собрались ужинать, раздался звонок. Открыли дверь, на пороге стоял Николай, полупьяный, с бутылкой вина в руке, сказал, что надо поговорить. Его позвали к столу. Ели молча, а потом, поев и выпив, он начал паясничать и говорить гадости: «Что, богатые стали. Коситесь на меня, как на таракана, даже разговаривать не хотите. Гордые. И теперь торгаш с барахолки вам ни к чему. С ним и за одним столом сидеть западло? Так, что ли? А ты, Ирка – кто сама-то? Гадалка. Да как ты можешь людям головы морочить? А еще кандидат наук. Материализм научный изучала. Ни хрена ты не видишь, говорить только умеешь, понавесишь лапши на уши, а денежки в карман. Хорошо устроилась!»
«Да пошел ты» – Ирина встала и хотела уйти к себе. Николай продолжал бухтеть: «Правда – матка глаза режет?!»
Максим вскочил: «Ну, ты меня, падла, достал! Когда у нас в доме есть было нечего, ты смылся, пристроился, как альфонс, к бабенке за жирные щи и пироги, служить. А теперь, гнида вонючая, приперся!»
Он схватил Николая за шиворот, потряс, а потом, толкая и пиная, вышвырнул за дверь квартиры.
Побледневшего Максима тогда трясло от ненависти: «Прибил бы эту сволочь, прямо здесь, только руки марать не хочется». Ирина успокаивала парня: «Да брось ты, он просто слабый человек, не выдержал испытаний, которые выпали тогда на нашу семью, да и на всю страну в целом. Не все люди сильные и верные, способные защитить себя, своих детей, любовь. Ну не убивал же он, не грабил. Просто предал нас в трудные дни – вот и все, что сделал плохого».
Максим сказал: «Ненавижу слабых людей» – и пошел курить на балкон, чтобы снять напряжение. Видимо, у него тогда всплыли в памяти воспоминания, как его этот «дядя» попрекал куском хлеба.
Ирину этот визит совсем не взволновал. Все это: любовь, совместная жизнь – были далеко в прошлом. Женя, когда узнала, что без нее приходил отец и пытался скандалить, пожалела, что ее в этот момент не было дома: «Уж я бы ему высказала все, что думаю о нем!»
Да, кстати, детей-то своих у Леры не было. Получается, Женя – единственная наследница их имущества. Вот теперь у нее к двадцати одному году будет своя квартира и машина. Вот тогда пусть и отделяется. Что-то она поговаривала насчет жениха. Пусть выходит замуж за этого своего художника или дизайнера, кто у нее там сейчас. А то стала совсем неуправляемая. Ночные клубы. Гонки без правил. Толпы то лохматых, плохо пахнущих парней в квартире; то каких-то бритоголовых качков и хохочущих, продажного типа девиц на даче. Вероятнее всего, выйдет замуж – и кончатся пьянки, «энергетики» и разные рисковые авантюры. Ирина вздохнула.
