– Сам бог велел прощать, – успокаивал он себя, смягчая свои действия со своей венценосной семьёй.
Дверь в его покои резко с грохотом отворилась, что заставило Ивана Васильевича вздрогнуть и оглянуться. На пороге стояла запыхавшаяся, взволнованная Алёна. Пятнадцатилетний подросток-девочка выглядела испуганной. Пряди её русых волос выбились из заплетённой косы, тёмно-серые глаза метались, словно пытаясь зацепиться за что-то, капельки пота, выступив, стекали по лицу.
– Тату! Наш Иванушка помирает. Идём быстрее, он кличет тебя.
Первый раз за всю свою жизнь Иван Васильевич испытал страх, который сковал его тело, отнял речь и пригвоздил к скамье. Словно ушат холодной воды неожиданно вылили на него, дыхание стеснило. Наконец, произведя глубокий вздох, слегка придя в себя, вскочил на ноги.
– Ох, ты, господи! Как напужала ты меня! Олёна, что случилось?
– Иванушка наш помирает, едем быстрей, он кличет тебя, плохо ему стало.
Я к Митеньке пришла, в прятки играли, а из опочивальни Елена Стефановна выскочила и кричит: «Беги за батюшкой, Иван помирает, отца видеть хочет!». Потом её на руки подхватили, а то бы на пол пала.
Когда Иван Васильевич с Алёной подбежали к постели Ивана, он уже был бездыханен. В его изголовье сидел заплаканный Митенька, кулачками глаза протирая, а на теле Ивана билась в рыданиях, крича и причитая, Елена Стефановна.
– Не уберёг сынка своего старшего – опору и надежду свою, с ним связывал государевы дела свои, – сокрушался убитый горем Иван Васильевич.
Разные слухи гуляли по Москве о причинах кончины Ивана Молодого. Одни баяли, что отравил его врач-итальянец, присланный папой римским, по его наущению отравлен был. Другие баяли, что помер от болезни ног от гангрены, а третьи и того хуже, что родной отец в припадке гнева умертвил родное дитя своё.
Ведь все ведали, крут государь, грозен. Хотя и кликали его в народе, да и иноземцы разные – «Великий», за дела его по объединению и укреплению Руси православной, за окончательное освобождение от ига татарского.
Через две недели после прибытия из Рима лекаря и его двухнедельного врачевания помер наследник престола московского. Казнён был сей лекарь иноземный Иваном Васильевичем.
– Отравил сей Ирод Ванюшку мого, с подачи и наущения папы римского, – сокрушался он, в отчаянии кусая губы возле гроба сына.
– Как редко я стала видеть тебя тату! После смерти Иванушки ты редко заходишь к нам, – встретила его Алёнушка, бросаясь навстречу к отцу, когда он появился в хоромах своей жены. – Ты любил его больше нас всех, я знаю. И мне он был люб. Он был добр ко мне. Я сейчас его часто вспоминаю. Когда я была меньше, он как-то зашёл к нам. Увидел, что я сижу вон там, на скамье возле окна, – Алёна показала рукой на скамью, – меня тогда Василий за косицу таскал. Было больно и обидно. Я сидела не плакала, но в глазах слёзы стояли. Ваня подошёл тогда ко мне, присел рядом, погладил по голове и сказал: «смотри, что у меня есть» и вынул из штанов глиняную свистульку на коника похожую, протянул мне. «Только в хоромах не свисти, а то победнеем», – сказал он тогда и засмеялся. Как его не стало, я этот случай часто вспоминаю и его смех.
Иван Васильевич обнял дочь.
– Ты права, Олёнушка, он был мой любимец. Вместо себя готовил его на трон. Митеньку его люблю. Хороший хлопец, умный, но мал ещё. Воспитать его ужо не успею, совсем старый становлюсь, – он печально глянул на дочь. – Тебя вот люблю, совсем ты заневестилась. Взрослой становишься. Ты знаешь, Великий князь литовский Александр уж сватается.
