Дочь леса - страница 39

– Любишь ты нагнать страху, сестричка, – протянула Аспази и зевнула. – И что мы теперь будем делать? Продолжим до скончания времен изучать эти планы? Вообще-то, твоя затея с освобождением магов – это…

Повисло неприятное молчание. Пирра смотрела на свои руки, боясь, что, если поднимет голову, собеседники увидят сомнения в ее глазах. Она думала о своем отце, о Петрокле, о других гиперборейских магах, ждущих спасения. Девушка отказывалась признать это вслух, но ее план, похоже, изначально был обречен на неудачу. Она одновременно чувствовала себя виноватой, потому что до сих пор ничего не предприняла, и испытывала беспомощность пред лицом стоявшей перед ней неподъемной задачи.

Вдруг ей в голову пришла одна идея. Сделанное Силеном объявление давало им вполне конкретную цель, достичь которой они могли при определенных условиях и которая могла иметь огромное значение для их сограждан и запертых в тюрьме магов.

– У меня есть новый план.

Алькандр в последний раз глянул на птиц рух, паривших под куполом. В синеве утреннего неба за радужным полукружием адаманта не появилось ни одного черного крылатого силуэта. Алькандр отошел от ограждения и бегом пересек широкую площадку, раскинувшуюся перед входом в Магистериум. Пентесилея и Меланефель до сих пор не вернулись. Их долгое отсутствие начинало беспокоить Алькандра. Он полностью доверял своей подручной, знал, что она достаточно сильна, чтобы справиться с Аркой, однако последняя не раз демонстрировала способности, о которых он не подозревал. В конце концов, он сам не смог удержать девчонку, разве можно рассчитывать на то, что это сделает Пентесилея?

Он поднялся по ступеням Магистериума, с разных сторон обдумывая эту мысль. Монументальные двери оставались открытыми с момента захвата заложников. У входа на вымощенном плиткой полу вырос толстый слой инея, испещренный следами сапог. Алькандр направился в одну из галерей, соединенных с атриумом, край его коричневого шерстяного плаща слегка касался плиточного пола. Плащ давил ему на плечи, как тяжкое ярмо. Алькандр ненавидел все, что символизировал этот предмет одежды: солдатский дух, косность, ревностное подчинение вышестоящим. Этот плащ накануне принес ему адъютант: таким образом Филон напоминал, что Алькандр должен ему повиноваться.

По крайней мере, униформа защищала его от гулявших под сводами Магистериума сквозняков. Солдаты-птицеловы, мимо которых он проходил, поглядывали на него с подозрением и толикой презрения. Рыжеватые перья, покрывавшие плечи плаща, указывали на принадлежность Алькандра к дипломатическому корпусу; никто толком не знал, чем занимается это подразделение, зато никто не сомневался, что туда пристраивают «сыновей известных особ», которые по определению являются бездельниками.

Алькандр задавался вопросом, как долго он будет извлекать пользу из этого статуса. После речи Силена отец едва переставлял ноги и дрожал как никогда прежде. Филон реквизировал[2] для него отдельную виллу. Недавно Алькандр заходил его навестить: похоже, о Ликурге старательно заботились. Не получится обвинить Филона в намеренном подрыве здоровья правителя, место которого он вскоре рассчитывал занять. Казалось, теперь генерал относится к своему начальнику с удвоенной преданностью. Алькандр прекрасно понимал, откуда эта трогательная забота: Филон стремился обосновать законность своей будущей власти, показывая всем вокруг, что по духу является истинным сыном Ликурга.