— Ничего себе! Тридцать пять тысяч сунул, — успевает пересчитать купюры.
— Пусть подавится. В трубочку сложу и верну ему.
— Сдурела Юль? Это же чаевые.
Семен тянет загребущие ручонки к деньгам.
— Совсем уже? Видел, откуда их достала?
— Деньги не пахнут, — прижимает купюру к груди как родную. — Тем более из твоих трусиков…
— Эх, Семен, вроде клялся, что я тебе как брат. Даже не сестра… и все равно за свое! Все вы мужики одинаковые, — адресую коллеге, но прожигаю взглядом Демида. — Грозный и правда, выкупил отель?
— Я сам офигел, когда узнал. Вчера еще стал нашим боссом.
— Почему мне никто не сказал?
— А смысл? Не ты же теперь наша начальница. Грозный…Горин…какая разница?
Боюсь, что катастрофическая.
Предназначение длинноногих девиц модельной внешности я понимаю плохо. К столику с мужчинами они не подходят, держатся в стороне, лишь флиртуя, хихикая, пытаются обратить внимание, но их не зовут в компанию.
Демид всегда относился к людям как к личным вещам. Он никогда не считался с мнением других и всю жизнь прожил своим умом, упорно отмахиваясь от скромных просьб тех, кто хотел подобраться к его душе чуточку ближе, чем допускал олигарх.
У Грозного уже на подкорке заложено, что окружающие должны вести себя так, как надобно Демиду, любое отклонение от навязанного сценария жестоко карается.
Зачем судьба снова столкнула нас лбами?
Размельчаю свежую мяту в ступке и представляю, что там на дне, среди листьев затерялся миниатюрный Грозный.
Именно сегодня кашица из мяты получается отменной, пастообразной, из нее получится отличный «Мохито»!
Составляю на поднос бокалы и подзываю официантку.
Коктейль для Грозного беру сама и лично презентую новоиспеченному боссу.
— В качестве комплимента я добавила в «Мохито» своих слез, — ёрничаю и, конечно же, улыбаюсь.
И все модели в бикини для Грозного меркнут, ведь на расстоянии вытянутой руки появилась я, женщина, что посмела расстаться первой с величественным бизнесменом. Порушила все шаблоны, и теперь Демид явно что-то затаил на меня.
— Юлия Олеговна, выше всяких похвал не пробуя, — тоже фальшивит, изображая приветливость.
В это мгновенье телефон, спрятанный в заднем карманчике брюк, начинает вибрировать, и я дергаюсь.
— Не отключила трубку? — Грозный тут же находит к чему придраться. — За это полагается штраф.
При правлении Гориным таких установок не было, да и не смогу я львиную долю времени пропадать из сети. У меня дочь.
А телефон гудит слишком настойчиво. За непринятым звонком тут же следует другой, потом третий. И я начинаю волноваться.
Грозный, будто нарочно, меня не отпускает, приказывая стоять рядом.
— Прошу меня извинить, — не выдерживаю, отвернувшись, быстро достаю телефон.
Беспокоят из садика. Где-то на уровне солнечного сплетения начинает гореть.
— Рыбкина, — ни о чем неподозревающий Грозный все еще купается в экстазе от возможности самоутвердиться, — ты зарабатываешь второй штраф и…
— Прости Демид, — шепнув, срываюсь с места и галопом несусь в подсобку. По пустякам меня бы не стали требовать.
— Что стряслось?
— Температура у Маши поднялась, и заболел живот. Так что забирайте или мы вызываем скорую, — докладывает воспитатель.
— Господи! Как она? Маруся плачет?
— В принципе нормально, но повторюсь, в садике девочка оставаться не может.
— Я приеду. Уже бегу! — поорав в трубку, срываю с шеи долбанную бабочку, она словно душить начала.
Был бы моим директором Андрей Борисович, то без нареканий отпустил. Горин имел славу доброго и понимающего человека, но теперь, когда за штурвалом оказался Демид, с этим могут возникнуть проблемы.
