Он схватил ее за волосы, и Барбара громко закричала. Она царапалась и отбивалась, как кошка, но Рансмайер оказался сильнее. Он прижал ее к стене и задрал ей юбку.
– Так, – прошептал доктор, расстегивая штаны, – а теперь сделаешь все, как я…
– Чтоб тебя черти сожрали, убери лапы от моей дочери, пока я их тебе не поотрубал, засранец ученый!
Рансмайер испуганно замер и посмотрел в конец переулка, где пролегла гротескная тень. Человек, который ее отбрасывал, был ненамного меньше. В руке он держал пивную кружку, по которой угрожающе хлопнул ладонью. Рядом с ним стоял маленький мальчик, в котором Барбара узнала Пауля.
– Отец! – облегченно воскликнула Барбара. Увидев его теперь, она страшно обрадовалась. – Небеса послали тебя ко мне!
– Кое-кому эти небеса сейчас на голову рухнут…
Палач слегка покачивался. Но кружка в его руке и решительный шаг не оставляли сомнений в том, что он намеревался очистить этот переулок от всевозможной падали.
* * *
Едва заслышав крик, Куизль понял, что его младшая дочь в опасности.
Палач как раз вышел из трактира «Под солнцем», где провел последнюю пару часов. Вообще-то Куизль отправился в город лишь затем, чтобы избежать ссоры с Барбарой и раздобыть свежего пива. Но потом решил выпить эту кружку прямо там. Конечно, одной кружкой дело не ограничилось, в итоге их набралось шесть или семь – Якоб точно не помнил. Но если ты ростом свыше шести футов и весишь соответственно, в этом есть свои преимущества. По крайней мере, можно вместить в себя куда больше пива, чем в силах эти бестолковые ремесленники и тощие торгаши, которые отмечали «Под солнцем» конец трудового дня и боязливо поглядывали на местного палача. Хотя в свои почти шестьдесят Куизль чувствовал себя уже не таким бодрым, как прежде.
Якоб уже несколько часов сидел над кружкой и размышлял, пока не появился Пауль. Как обычно, Магдалена отправила младшего сына за дедом. Под его нескончаемое нытье вкус пива становился прямо-таки отвратным! Однако горстью сладостей и новым выструганным ножом Якобу удалось немного отсрочить возвращение.
Услышав крик, палач мгновенно сорвался с места. Пауль помчался следом – для него эта ночная прогулка и так была большим приключением. В отличие от старшего брата, он обожал потасовки в любом их проявлении. Теперь мальчик с воодушевлением наблюдал, как дед пыхтит и с занесенной кружкой надвигается на Барбару и ее ухажера.
– Дедушка, что это дядя делает с тетей Барбарой? – спросил Пауль, восторженно глядя на Мельхиора Рансмайера, который с приспущенными штанами стоял перед вырывающейся Барбарой.
– Лучше посмотри, что дедушка сделает сейчас с этим дядей! – прорычал Якоб и двинулся на доктора.
– Даже не смей ко мне прикасаться, – прошипел Рансмайер, торопливо подтягивая штаны; в его визгливом голосе слышался неприкрытый страх. – Я благородный житель этого города и…
– К черту, для меня ты ничем не лучше какого-нибудь выродка, – оборвал его Куизль. – Кто тронет мою дочь, тому я все пальцы переломаю. Причем неоднократно. Я палач и знаю в этом толк.
– Да, дедушка! – крикнул Пауль. – Покажи ему!
Якоб подступил ближе.
– Это… это не то, что ты подумал, – попытался выкрутиться Рансмайер и показал на Барбару: – Она… она строила мне глазки, крутила задом… Ты же знаешь этих юных девиц. Я лишь хотел поцеловать ее, только и всего.
– И спустили для этого штаны? – насмешливым голосом вмешалась Барбара. Она немного пришла в себя и, поправляя платье, злобно смотрела на Рансмайера. – Не смешите нас, доктор. Вы пьяны и не соображаете, что творите. Это единственное, что вас оправдывает.
