– Неужто так уж тебе Уннар этот не мил? Я же видела его, как бывали они в Волоцке. И воин сильный, и наследником своему отцу будет. Да и собой тоже…
– Перестань! – едва не всхлипнула Беляна и пихнула её ладошкой в плечо. – Нарочно, что ли?
– Не нарочно, – Гроза усмехнулась горько. Тяжело смотреть на подругу, которая от замужества скорого только мается больше. – Только Любора своего ты уж сколько лун не видела. Да и он не слишком рьяно попытался тебя у Владивоя отвоевать.
– Отец против. Сама знаешь. У него в мыслях всё по-другому. А матушка не заступилась за меня совсем, – голос Беляны становился всё тише, хоть и злее. – А ты… Ты тоже могла словечко замолвить за меня. Батюшка ведь слушает тебя. И… Ты могла ведь!
– Да где ж он меня слушает! – не выдержала Гроза. – Я для него всё равно что ты.
– Не смеши, – глаза княжны сощурились ехидно.
Но больше она ничего добавлять к тому не стала. А у Грозы будто в горле тина прогорклая осела. Что ж это творится? Зачем до такого довела, что даже и дочь Владивоя то и дело говорит о том, что знает о них всё. Она огляделась, повинуясь острому желанию бежать. Немедленно уносить ноги подальше от Волоцка. От Владивоя, от глаз его дурманных и голоса. За что Недоля опять её сюда привела тогда, как она хотела уже уйти?
Скоро дошли и лесочка чахлого, тонкого, что стелился прутиками молодой поросли, помалу подбираясь к околице веси Болотка, что под Волоцком лежала. Зашли по тропке в глубину его, пронизанную чистыми лучами Дажьбожьего ока, сырую и прохладную. Животворящая роса вмиг засыпалась мелкой пылью в черевики. Тёмными брызгами осела на подолах женщин. И сразу охватило со всех сторон такое спокойствие дремотное, что даже песней его нарушать не хотелось.
Но девушки разбрелись помалу в стороны: кто почек берёзовых собрать, кто коры ивовой. А кто к земле наклонился – за тугим брусничным листом. И песня помалу зародилась на губах звонкой Весейки, полилась между стволов – а там её уже все подхватили. И даже Гроза подпевала немного, хоть и считала, что ещё в детстве ей хорошенько наступил на ухо медведь.
Так и побрели они неторопливо вдоль опушки, то и дело перекликаясь. Но всё реже: чем сильнее захватывало их вдумчивое занятие. Помалу добрались уже и до реки – а там собираться стали на берегу, на небольшой прогалине: чтобы отдохнуть и подкрепиться пирогами. Первой пришла Гроза, опустила туесок на землю и, как всегда, обратилась к матери-реке мысленно, благодаря за всё. За то, что воды свои несёт ровно, питает здешние земли ручьями, большими и малыми, а оттого всё живое вокруг поделиться может своей силой с людьми. И Волань как будто отвечала ей своим особым языком, успокаивала, утешала, может. После Гроза умолкла, глядя в ровную речную глубь. Но тихий покой в душе, который она так редко теперь находила, разрушил сначала шорох шагов, голоса девиц, а там и удивлённый возглас:
– А Беляна-то где?
Гроза оглянулась, окинула взглядом девушек, которые недоуменно озирались кругом. Остановилась на бледном, как луна, лице Драгицы. У наставницы, кажется, и руки даже задрожали от потрясения, что сковало её в один миг. А ну как совсем дурно станет? Гроза подбежала к ней, за локоть ухватила.
– Постой, не пугайся так! – заговорила сбивчиво, усаживая наперсницу на сухой топляк, который неведомо какая сила на берег вынесла. – Сейчас мы её кликнем громче, и она точно придёт. Увлеклась, небось. Ты же знаешь, Драгица Гордеевна, что она травы собирать дюже любит.
