Дочь таксидермиста - страница 2

Конни смотрела на скальпель в руке. Тонкое блестящее лезвие, рукоять из слоновой кости. На неискушенный взгляд он походил на стилет. А в других домах его приняли бы за нож, которым режут овощи и фрукты.

Не мясо.

Конни бережно держала в руке мертвую галку, ощущая память о тепле и жизни в ее мертвых мышцах, сухожилиях и венах, в тяжело свесившейся шее. Corvus monedula. Черные блестящие птицы с пепельно-серыми шеями и теменем.

Очень светлые глаза. Почти белые.

Все инструменты уже наготове. Глиняная миска со смесью воды и мышьякового мыла. Несколько полосок ткани и ведро на полу у ног. Газета. Щипцы, скальпель и напильник.

Конни осторожно положила птицу на газету. Пальцами раздвинула угольно-черные перья и нацелилась лезвием в верхнюю часть грудины. Затем в радостном предвкушении, которое всегда испытывала в такой момент, приставила кончик к груди, выбирая наилучшее место для прокола.

Галка лежала неподвижно, не противясь своей судьбе. Конни сделала вдох и следом – медленный выдох. Своего рода ритуал.

Когда Конни впервые попала в мастерскую отца, ее тут же замутило – от запаха сырого мяса, непереваренной пищи и гниющей падали.

Кровь, кожа, кости.

В первые дни она не расставалась с носовым платком, которым завязывала нос и рот. Дух у этого ремесла был ядреный – спирт, затхлый запах льняной пакли, льняного масла, краски для когтей и лап, клювов и самих чучел. Слишком резкий для детского обоняния. С годами Конни привыкла к этим запахам и теперь почти не замечала их. Более того, она считала, что умение распознавать запахи – необходимая часть работы.

Она бросила взгляд на высокие окна, тянущиеся вдоль стены мастерской. Сегодня они были приоткрыты, чтобы в мастерскую входил свежий воздух. Небо наконец-то стало голубым после нескольких недель дождей. Конни подумала – удастся ли уговорить отца спуститься к обеду? Хотя бы на чашку мясного бульона?

После того, что произошло на кладбище неделю назад, Гиффорд почти не выходил из своей комнаты. Конни слышала, как он расхаживает взад-вперед до утра, что-то бормоча себе под нос. Это вредно для него – сидеть вот так взаперти. Вчера вечером она наткнулась на него на лестничной площадке – он стоял, пристально глядя через окно на темнеющий ручей, и стекло запотело от его дыхания.

Конни уже привыкла по несколько дней подряд наблюдать его в непотребном состоянии после запоя. И все же ее тревожило то, как сильно он сдал физически. Красные воспаленные глаза, изможденное лицо, шестидневная щетина на подбородке… Когда Конни спросила, не нужно ли ему чего-нибудь, он уставился на нее так, словно не имел ни малейшего представления, кто она такая.

Конни любила отца, и, при всех его недостатках, они неплохо ладили. Таксидермия считалась неженским занятием, однако Гиффорд – втайне от всех – нарушил традицию и передал дочери свои умения. Не только умение резать и набивать, не только ловкость и проворство рук, но и страстную любовь к своему ремеслу. Веру в то, что в смерти можно найти красоту. В то, что процесс создания чучела – преддверие новой жизни. Неподвластной смерти, совершенной, великолепной, в противовес изменчивому, разлагающемуся миру.