– Пс-ст! Тихо!
«Старая женушка» – так иногда шутливо называет ее отец. Женщина ростом немного выше Лорен, у нее зычный голос и нетвердая походка. Она стоит на небольшой скамеечке у высокого кухонного шкафа и усердно роется в нем, видимо, пытаясь что-то отыскать. Люстра перегорела, и комнату освещает настольная лампа.
– Помощь не нужна, Вейри? – спрашивает Кирсти. Приподняв брови, она смотрит на детей и отпускает Льюиса в коридор.
Тот топает маленькой ножкой на собак, которые вновь заливаются лаем. Вейри молчит. Она достает из шкафа открытый пакетик с арахисом и кладет его на стол. Пакетик точно такой же, как и в прошлом году.
– Как поживаешь, малыш? С каждым днем он все больше! – Вейри растягивает рот в беззубой улыбке, поглядывая на Льюиса, который топчется рядом с матерью. – А ты разве не разучил какой-нибудь номер?
– Он еще совсем маленький, – отвечает Кирсти.
Когда Лорен затягивает «Летучую мышь из ада», Вейри хмуро смотрит на Кирсти, а потом щурится на Лорен, как цыпленок. На жилистых руках женщины нет колец. На подоконнике лежит бинокль и стоит цветок-паучник.
– О, такого я, кажется, не слышала, – удивляется Вейри, протирая зеленоватую столешницу. Одна из собак лает и встает на задние лапы. Вейри беззвучно что-то напевает. – Как поживает твой отец?
Прежде чем Лорен успевает ответить, Вейри поворачивается к Кирсти.
– Никогда не вижу их по воскресеньям.
Тявкает другая собака, как будто соглашаясь с хозяйкой. Кирсти натянуто улыбается.
Когда они снова выходят на улицу, Билли спрашивает мать:
– Почему Вейри такая странная?
– Ну, ведь она пожилая дама – и, уж конечно, не молодеет. В таком возрасте многие становятся странными. Ох уж любит она поболтать, впрочем, как и все, кто здесь живет.
Перестав слушать, Билли бежит через пустую дорогу, но Лорен обгоняет его. Мальчик швыряет ей в спину арахис. Она поднимает орешки с холодной земли и на бегу бросает их через плечо. Кирсти, немного отстав от детей, велит им остановиться.
– Ну ты и зомби! – кричит Лорен.
– Она мой заклятый враг, – вторит Билли.
Льюис начинает хныкать. Его костюм динозавра испачкался, весь в соплях.
– Пойдем, – говорит Кирсти. – Тебе не понравилась шутка, ну что ты, малыш? – Хныканье перерастает в крик, и она поднимает голову, глядя на фургон Найла, размытый в пятне света от телефонной будки. – Послушайте, ребята, идите-ка вперед. Он не любит холода, поэтому мы пойдем и погреемся у Найла. Давай-ка, пошли!
Лорен жует губу.
– Ступайте к Анджеле, это не так уж далеко отсюда.
– А папа придет? – спрашивает Лорен.
– Ты же знаешь, что он не самый большой ее поклонник. Не бойся. Она не кусается.
Оставшись одни, Лорен и Билли приближаются к третьему дому, спрятанному на узкой проселочной дороге среди деревьев. Они проходят через открытые черные ворота и поднимаются по извилистой подъездной дорожке, утопая ногами в крошечной гальке, украденной с местного пляжа. По обе стороны от дома гнутся на ветру тощие березки.
Дверь открывают Анджела и Малкольм Уокеры. Оба в мягких просторных рубашках, стоят, прислонившись к каменной стене. Они одновременно оглядываются через плечо и кричат куда-то вглубь темного коридора:
– Анн-Мари!
Анн-Мари Уокер недавно вернулась домой из школы-интерната. Ей шестнадцать лет, у нее бледная кожа, темные, как у отца, глаза и волосы цвета школьных туфель. В ее левой ноздре блестит серебряная сережка.
