Едва она закончила, как Могута резко открыл замутненные глаза, попытался привстать, но, скорчившись от боли, смог только вцепиться левой рукой в край стола.
– Пить… – едва слышно прошептал он.
Ловко оттеснив Горыню, Радмила, только что с трудом притащившая огромную кадку, зачерпнула ковшиком воду и поднесла его к губам Могуты. Тот, сделав пару жадных глотков, бессильно откинул голову назад. Его прояснившийся взгляд на мгновение задержался на ворожее.
– Дети… С-спас… Помоги… – взгляд раненого снова затуманился и он, протяжно застонав, обмяк, задышав часто и отрывисто.
– Радмила, – засуетилась Ялика, раздавая поручения. – Бегом ко мне в комнату. Принеси мою котомку. Горыня, рану промыть надо.
Корчмарь беспрекословно повиновался, принявшись аккуратно лить воду из оставленного Радмилой ковшика на обгоревший бок Могуты.
– Погоди, руки вначале мне ополосни, – прервала его ворожея, протянув сложенные лодочкой ладони.
Тоненькая серебристая струйка воды наполнила подставленную пригоршню и, повинуясь неслышному приказу, обволокла пальцы и ладони тонкой, призрачно светящейся пеленой, неторопливо истаявшей под удивленным взглядом корчмаря, словно впитавшись в побледневшую, лишившуюся всякой кровинки кожу.
Закусив губу, Ялика распростерла руки над раненым мужчиной так, чтобы ее побелевшие ладони зависли на расстоянии в полвершка от его раны и, решительно кивнув Горыне, медленно прикрыла глаза.
Струящиеся потоки воды, стекая с пальцев, приобретали бледно-голубой оттенок, а попав на обожженную плоть, тут же впитывались в нее. Кожа рядом с раной вдруг стала полупрозрачной, обнажая сеть капилляров и сосудов, по которым побежали синеватые всполохи. Ялика, побледнев, натужно засопела.
Горыня растерянно хмыкнул и с тревогой посмотрел на нее.
– Все в порядке, – коротко ответила она, словно почувствовав его взгляд сквозь плотно прикрытые веки.
Обожженное мясо на боку Могуты вдруг запульсировало, разрастаясь, и в следующее мгновение скрыло под собой обнаженные ребра. Прекратившая кровоточить плоть в один миг покрылась темной коркой, которую мягко обволакивало исходящее от рук ворожеи свечение.
Мертвенно-бледная Ялика глубоко вздохнула и не спеша убрала руки. В ту же секунду истаяло и свечение, словно впитавшись во все еще страшную, но уже начавшую рубцеваться рану.
Тяжело опустившись на стоявшую рядом лавку, Ялика измученно прикрыла ладонями глаза, под которыми залегли глубокие темные круги.
Ошеломленный Горыня с удивлением уставился на её почерневшие, словно обуглившиеся пальцы.
– С тобой все хорошо, пресветлая? – неуверенно поинтересовался он.
Ялика устало мотнула головой, как будто прогоняя морок, и коротко кивнула, резко взмахнув руками. С кончиков пальцев сорвались язычки темного пламени, лениво осевшие на пол темным пеплом.
Подоспевшая Радмила, бросив встревоженный взгляд в сторону распростертого на столе Могуты, дышавшего ровно и размеренно, протянула Ялике котомку. Суетливо покопавшись в ней, та извлекла на свет два пузырька из темного стекла.
– Это, – она протянула Радмиле первый, – дубовый отвар. Раствори в воде и смочи ей полотенца, а потом перевяжи рану Могуты. А в этом, – ворожея передала второй пузырек, – зверобойное масло. При каждой перевязке делай компресс с ним.
– Да почто это все Радмиле-то? – удивился оживившийся Горыня. – Отнесем Могуту к травнице, уж она-то точно все сделает, как требуется.
