Долго он не мог признаться себе в том, что его непротивление было вызвано боязнью взять на себя ответственность в определении будущего дочерей. И стоило ли горевать и сетовать на недальновидность, а подчас и неразумность жены, ведь именно благодаря этим своим качествам она способствовала прорастанию таких побегов, без которых прекратилось бы само их существование.
А легко ли ей было терпеть мужа? Если бы она обладала большим разумом, угрызения совести свели бы его в могилу задолго до того, как он стал дедом.
У городских ворот, где обычно собирались горожане, Лот чувствовал себя в толпе более уютно, чем в каком-нибудь укромном местечке.
Оставаясь наедине с собой, он поддерживал себя мыслью, что не похож на них, и мирился как со своей участью, так и с нелегкими раздумьями относительно того, что в общем зле, заедавшем их город, была и его доля. Но будучи с людьми и пересиливая свою неприязнь к ним, он тешил себя тем, что, в сущности, мало чем отличается от них, и все беды, которые осознавались им вместе с ними, увеличивая достоверность его догадок, переносились, тем не менее, более легко, чем можно было ожидать при самых смелых надеждах.
Лот не был единственным из горожан, кто увидел двух ангелов, и, когда стало ясно, что пришельцы направляются именно к нему, встал, чтобы встретить их, и поклонился лицем до земли. Он не был человеком ни приветливым, ни, тем более, гостеприимным, но длительное пребывание в однообразно мрачном настроении и несокрушимая верность своим привычкам делали возможными с его стороны поступки, совершенно неожиданные, противоречащие его натуре, хотя являлись, вернее всего, исключениями, подтверждающими правило. Тем не менее, нельзя было сказать, что угрюмость присуща ему органически или что нежелание принимать гостей является неотъемлемой частью его души.
В тот миг, когда Ангелы приблизились к нему настолько, чтобы хорошо разглядеть их, он почувствовал, что их жизненный опыт, их души, присутствующие в их взглядах, в чем-то главном сродни его опыту, его душе, его сокровеннейшим помыслам, и, полностью покорившись этому впе чатлению, он мгновенно преобразился и хо тел во что бы то ни стало поступить так, чтобы в будущем ему не в чем было упрекнуть себя.
VII
Поклонившись, Лот выпрямился [2] и сказал:
– Рад вас приветствовать в нашем городе, государи мои! Многие из здешних жителей, несомненно более знатные и более достойные, чем я, по закону предков были бы рады оказать вам гостеприимство. Вы, наверно, устали с дороги: зайдите в дом раба вашего. Я и мои домочадцы, моя жена и мои дочери, посчитаем за великую честь принять вас в своем доме. Побудьте с нами, и но чуйте, и умойте ноги ваши, отдохните, и встаньте поутру, и, если вам надо неотложно отправляться, пойдете в путь свой. В радушии и доброжелательности недостатка вы не ощутите, а что касается остального, будет, как Бог этого пожелает и прошу вас не гневаться на готовых от всей души и чистого сердца услужить вам. Будьте милостивы, пожалуйте в дом мой, который да будет и вашим домом."
Путники были тронуты приглашением горожанина, но, не желая стеснять его, равно как и огорчать отказом, вели себя сдержанно, хотя взаимное уважение, зародившееся между ними и Лотом, от этого не пострадало.
Находившиеся поблизости горожане обступили беседующих и с жадным любопытством наблюдали за пришельцами, стараясь не упустить ни одного их слова или движения. Благородство путников бросалось в глаза, и одних уже начала душить зависть из-за того, что они выбрали в собеседники Ло та, других отуманила похоть, ибо ничего более доступного и сладкого, чем удовлетворение своей похоти, они в жизни не ведали и ведать не хотели, а третьих охватил страх, но не от понимания недостойности и греховности желаемого, но из-за нахождения рядом с теми, кто был сильнее их и не допустил бы, чтобы они дотронулись до добычи первыми.
