Скрипнула дверь, и Подмастерье отметил, что для Сухраба начал свой отсчет час вполне заслуженного им счастья.
V
Занятия за утро продвинулись настолько, что к моменту прощания с Сухрабом, который задержался для него необычайно долго, оставалось просидеть примерно час, чтобы выполнить весь дневной план. Подмастерье старался не задерживаться ни на секунду сверх необходимого вне своей комнаты, чтобы не встретиться с Аколазией, и, по всей видимости, Аколазия со своей стороны тоже не хотела этого.
Услышав, что вся семейка пошла к выходу, собираясь в город, он все же вышел к ним, чтобы не оставить их без напутствия. Аколазия могла пойти на свидание и сегодня вечером, но жизнь продолжалась, как продолжались и их работа и борьба. “Будьте осторожны”, без особого воодушевления, но совершенно ясно осознавая необходимость сказать то, что сказал, произнес Подмастерье и прикрыл за ними дверь.
Чудо свершилось, и до выхода в город, правда чуть запоздалого, Мохтерион разделался со своими рассчитанными на день стараниями за письменным столом. Казалось, навсегда миновали времена, когда дни, в которые завершение трудов праведных затягивалось до вечера, были исключением и воспринимались как непредвиденный срыв, сам обусловливающий свою случайность и неуместность. Теперь же бывшее некогда обычным представлялось исключением, и только Подмастерье знал, какую дорогую цену он платил за летние опыты с Аколазией.
Когда перед выходом он взглянул на холодильник, листков там не было.
Давно уже прогулка по городу не доставляла ему такого удовольствия, как в этот день. Он на себе почувствовал справедливость простой истины, что отдых становится возможным и приобретает смысл только с завершением предшествующей ему работы.
Каждая минута отдыха, после которого его не ждало никакое умственное усилие, казалось, возвращала и восстанавливала больше сил, чем час при условии, что что-то осталось незавершенным, недоделанным, какой бы ни была причина этого. Он подумал о возможности разок вытащить Детериму на прогулку. В конце концов, достопримечательности родного города он знал лучше Лколазии, а этажи всех близлежащих магазинов со дня на день должны были быть освоены.
Он задумался над тем, почему “завоевание” Детеримы не волновало его, во всяком случае, никак не составляло его цели. Ответ скоро был найден. Он боялся, что сближение с Детеримой помешало бы ее раскрепощению или в лучшем случае отодвинуло его на неопределенное время. Да, она могла понравиться ему, и на самом деле нравилась, но на роман с ней его не хватило бы, по крайней мере, пока он был по-настоящему занят Аколазией и пока он не придумает для нее такое занятие, в котором ее тело будет играть лишь роль средства. Он не был сильным мужчиной ни в том смысле, что мог уделять женщинам много времени, ни в том, что мог содержать их, как им того хотелось, с относительным разнообразием, поэтому ум ему не мешал, как не был и лишним, и, несмотря на всю невинность многих своих начинаний, отдававших глупостью, он значил для него очень много, если не все.
Детериме и по природе не полагалось быть сильной; смазливость в корне погубила ее бойцовские качества еще в детстве. У нее было тело, и она вполне могла обойтись без всего остального, но переоценка себя ее не миновала, и поэтому она не могла представлять большого интереса. Соображение, что с возрастом и даже очень скоро она образумится, мало утешало Мохтериона, ибо его, да и ее тоже головы бились о “сейчас”, которое они не могли заполнить ни душой, ни плотью. “Сейчас” обходило их, на смешливо бросая в будущее, в котором их еще не было и которого, скорее всего, и не будет для них обоих.
